НАТА ЧЕРНЫШЕВА
ПЛАНЕТА ЯРОСТИ
ПРОЛОГ
Багровое солнце уходило за горизонт, окрашивая вечерний туман в цвета засохшей крови. Высокие кроны деревьев выступали из седовато-бурого рыхлого марева как гигантские корабли прошлого. Где-то там, на горизонте, где Лес сливался с небесным светом, жила и дышала давней затаённой враждой Степь…
Эна не раз бывала у реки, за которой начинались бескрайние, поросшие сине-серебристыми пахучими травами просторы. За реку ходить строго-настрого запрещалось. Там легко было пропасть и никогда больше не вернуться домой. И одно Небо знало, где потом искать твои кости. Если ещё останутся от тебя какие-нибудь кости…
На Планете хватало тех, кто не гнушался даже такой, лишённой любых остатков мяса, пищи.
Тоска.
Тусклое сизое небо - как стальная крышка захлопнувшейся ловушки. Враждебная Степь, куда даже просто посмотреть без приступа головной боли не получалось. Знакомый до последней пылинки под ногами Лес и неизведанные просторы за непроходимой скальной грядой.
Маленький, очень маленький мирок, в котором приходилось существовать на грани выживания, особенно под весну, когда сделанные за тёплое время года запасы истощались, а снаружи продолжали идти лютые метели и ни о какой охоте не могло быть и речи.
Вот что значит, родиться не в то время, не в том месте и не у тех родителей!
Солнце неотвратимо сползало под горизонт. Небо темнело, на нём проступали первые звёзды. Где-то там, в недосягаемой черноте простора, неслись от планеты к планете огромные корабли. Кипела интересная и увлекательная жизнь. Не приходилось без конца бить зверя, заготавливать впрок мясо, скоблить и сушить проклятые шкуры, чесать шерсть, прясть шерсть, вязать из той шерсти тёплые полотнища - взамен износившихся. И делить одну пещеру с теми, кого вовек бы не видеть никогда!
Иногда Эна думала, что распиравшие её ярость и отчаяние однажды взорвутся как сверхновая звезда. Вспышка растворит в себе постылый мир целиком без остатка. И родную Пещеру, и исхоженный вдоль и поперёк Лес и даже ненавистную Степь. Иногда ей отчаянно хотелось, чтобы это произошло как можно скорее, и тогда всё закончилось бы уже наконец, так или иначе. А иногда она пугалась собственного страстного ожидания конца до немоты.
Темнота захватила мир окончательно, лишь за Лесом ещё рдела ржавая полоса остывающей зари. Сразу стало ощутимо холоднее. Весна… Хоть деревья уже и распрямились, стряхнув с себя зимние наледь и снег, но до летнего тепла ещё очень далеко. Метели ещё могут вернуться. И пусть снег будет мокрым, какая разница. Замёрзнуть можно и на нём.
Эна мёрзла всегда, сколько себя помнила. Середина лета приносила облегчение, но, прямо скажем, ненадолго. Да и длилось лето недолго, Лес раскинулся в высоких широтах Планеты. Переселиться бы поближе к экватору, да только кто же даст, Степь, что ли? Степняки рады будут сожрать ненавистных соседей, перед ними только дрогни.
Правила выживания в диком мире. Каждый каждого готов сожрать, переварить и удалить из организма. Лишённая всякой цивилизации пастораль. Либо ты жрёшь кого-то, либо этот кто-то жрёт тебя. Без вариантов.
Эна слезла с уступа и пошла вверх по каменным ступеням, когда-то безумно давно прорубленным Отцом. Ступени за долгие годы приобрели глянцевый блеск, но по бокам из щелей и трещин пробивалась вездесущая жёсткая трава, синевато-зелёная с тоненькими рыжими метёлочками. Тронь такую, и тут же поплывёт в воздухе зеленоватая мерцающая пыльца. А по осени на кончике каждого стебелька нальются багровым крохотные круглые плоды. Если их собрать, хорошенько высушить, то в конце зимы можно запаривать в кипятке и пить: бодрит и пахнет зрелой осенью.
Лестница выводила на широкий скальный выступ, над которым зиял вход в пещеру. По вечернему холоду полог из жёстких шкур топотунов был уже опущен и натянут. Эна тихонечко отвела его сбоку и просочилась внутрь. С изнанки полог утепляли вязаные полотнища, прикреплённые внахлёст, в несколько слоёв: серая шерсть Лесных Братьев вполне годилась на пряжу. И сколько долгих зимних вечеров ухнуло в бездну за монотонным вязанием из толстых серых ниток, кто бы знал!
Эна расправила полог и привычным движением закрепила петли в клиньях. В каменных, выдолбленных вручную чашах вдоль стены горело слабое пламя. Фитили тоже крутили вручную из высокой болотной травы, которой давали потом высохнуть как следует. А топливом служила вязкая смола, её в избытке давали по весне деревья Нижнего Леса. Да, смолу тоже приходилось собирать и хранить…
Каменный свод загибался ввысь, и где-то там, среди тусклых бликов от фитильков и очага, можно было разглядеть висячие корни. Наверху росли всё те же деревья, им нужна была влага, и они тянули корни вниз, насколько хватало сил. Кому сил не хватало, тот засыхал знойным летом. Просто, жестоко и действенно. Естественный отбор во всей красе.
Брат снова притащил целую горку мелких камней, ссыпал их в деревянную чашу, которую к слову, вырезал сам, и теперь увлечённо брал по одному и раскладывал перед собой сложным узором. Самое важное дело! Всё остальное подождёт. Эна не прошла мимо. Поддела носком чашу и опрокинула её, камни рассыпались. Брат поднял голову, долго смотрел на неё. В его глазах, казавшихся в пещерном полумраке чёрными, отразилась привычная уже безмятежная пустота. Сейчас он соберёт все рассыпанные камни - по одному! - и снова продолжит.
- Тьфу, - плюнула Эна. - Бестолочь. {Беспамятный}.
Иногда до зуда хотелось толкнуть, ткнуть или даже как-нибудь ранить, лишь бы пробить ороговевшую с годами корку вселенского равнодушия. Чтобы брат заорал, обругал, толкнул в ответ. Но нет. Бесполезно. Родился с неправильными генами, других себе уже не заведёшь.
От очага вкусно пахло запечённой в углях рыбой. Рыба так рыба... рацион не страдал особым разнообразием, особенно по весне. Мать обнаружилась тут же: держала планку. Что-что, а уж за физической формой им всем приходилось следить безоговорочно, иначе сожрут.
- Не обижай брата, Эна, - сказала мать, перекатываясь из планки на пятки.
- Кто его трогал… - буркнула Эна, сгружая рядом с очагом мешочки с солью.
На солончак она сегодня и ходила, весь день ушёл на дорогу туда и обратно. Повезло с пещерой, о соли можно было не беспокоиться.
- Я удивляюсь тебе, дочь, - медленно выговорила мать. - Ты крупнее брата? Тяжелее? Сильнее? Что будет, если он однажды приложит тебя за какую-нибудь твою выходку, ты подумала?
- Не посмеет, - через губу бросила Эна, даже не оглядываясь в сторону брата.
И так ясно, чем он там занят. Камушки свои обратно собирает!
- А он об этом знает?
Пламя бросало на лицо матери рыжие блики, и из-за этого казалось, что напротив сидит кто-то абсолютно чужой, чтобы не сказать чуждый.
