На залитой декабрьским солнцем площадке у огромного крытого сочинского патио отдыхала разношерстная компания. Одинаково дорого и кричаще были одеты дамы, выгуливающие меховые манто на обнаженных плечах. В вечерних платьях и мехах на фоне пальм они выглядели… до безобразия эпатажно, не подозревая, как на самом деле это смешно. Мужчины были скромнее, ограничившись строгими костюмами, но непременно поблескивали брендовыми котлами на запястьях. У всех вертелись в руках тонкостенные высокие бокалы на ножках и с шипучкой. Интересно, они с прошлого раза не выпускали их из рук?
Раскованной походкой следую вдоль знакомого бассейна… Мое платье возмутительно стильно и дорого, с приличным вырезом от бедра. Фигура позволяет, ведь я чертовски похудела, как спецом готовилась! Так легче, соответствовать общей разлиновке… Патио видоизменили для зимних приемов, снабдив стеклянными дверями и уютными кожаными креслами. Дорого, кричаще, почти так, как я привыкла. Легкой походкой от бедра делаю еще пару шагов, чтобы остановиться ровно в пяти метрах от заветной троицы. Горжецкий, какой-то незнакомец и отец… Первый взгляд, конечно же, Горжецкого. Он цепляет меня, скользя по бедру и смачно «облизывает» снизу вверх.
– Ты не дашь мне передохнуть? – игриво обращаюсь к Марату, делая эффектный разворот прямо у воды.
– Не стоит! – он ловко подхватывает меня за талию, увлекая на безопасные пару метров от кромки.
Бассейн с подогревом, и сквозь легкий пар над ним пробиваются лучи подсветки, изящно скользя по моим бедрам. Не сомневаюсь, что вырез платья демонстрирует кружево чулок, и кто-то очень заносчивый и жадный до женского внимания свернет свою породистую шею! Мелодия становится динамичнее и ярче, разнося утонченный плач саксофона по округе, и мы принимаемся отрабатывать свой выход. Марат горячо прижимает меня, разводя бедра коленом, вклиниваясь, аппетитно скользя по ягодице ладонью, и тут же запускает меня в три прокрута, почти «отдавая» обалдевшей троице. Резкий рывок, и я снова кружусь к нему, жадно врезаясь в стальную грудь. Игра на грани фола захватывает по-настоящему, и сердце забывает, как биться. Уши закладывает от волнения, как в самолете на высоте.
Не улыбка, довольная ухмылка расползается по лицу, когда чувствую каждой клеточкой кожи, как распахнулись мужские глаза, готовые сожрать меня целиком, вместе со шпильками. Гламурная шобла замирает, как стервятники, наметившие жертву. Прохладный воздух искрится в глазах, но движения отработаны до последнего градуса наклона, и в уверенных руках Марата я прогибаю спину чуть ли не касаясь пола макушкой. Он медленно возвращает меня обратно, встряхивая как куклу. Глаза горят желанием, и мне передается его настрой. Кажется, мы настолько вжились в роли, что готовы сорвать друг с друга одежду и послать зрителей к чертям собачьим! Обжигающие прикосновения его ладоней, полные желания глаза, напряженные литые скулы. Думаю, женская половина этого кабака тоже капают слюнками на мыски туфель от Джимми…
С разворота ухожу в невысокий прыжок, призывно разводя колени и выполняю крутой мах ногой, обнажая крохотные полоски белья под вечерним нарядом. Марат снова принимает меня, уводя в такт самбы, раскручивая руками за талию, запуская в очередной пируэт и притягивая обратно.
– А-ах! – ухмылка заканчивается легким смехом, и моя ладонь мимо сценария ложится на высокую и мощную шею Марата.
Под подушечками пальцев бьется венка, заряжая меня ритмом и жаром. В его шоколадных глазах пляшут черти, вступившие со мной в сговор, и знакомое мятное дыхание окутывает шею. Легкий интимный поцелуй, невесомое касание, и в этот момент раздается голос актера.
– Вот вы где? Дом-то не тот! Видный Ручей пятнадцать! Опаздываем! – он тыкает пальцем в часы на руке и суетится, как и положено, вокруг нас.
Едва разорвав кольцо объятий, я смело шагаю вдоль воды, стараясь сбросить с себя наваждение. Ноги послушно цокают шпильками, неся меня, как на крыльях. Косой подол с огромным вырезом машет им в след, полыхая в случайном порыве ветра. Меня сканируют глаза мужчин, обалдевших от увиденного. Крепкая ладонь прочно держит мою, Марат рядом, а я готова растаять от нахлынувшей ярости. Бессильной, обезоруживающе реальной, с которой не поделать ничего. Подступившие слезы сдавливают горло, режут глаза, но «маска» яростно улыбается. Нас провожает молчание и обрывки стона сакса.
– Прошу прощения, господа! Ошиблись усадьбой! – актер машет всем рукой, едва поспевая за нами. Машина не заперта. Марат срывает ее с места, набирая обороты на идеально ровном спуске. Забившись у окна, дрожу, все еще видя перед собой… отца. Сознание требует ругательств последними словами, оскорблений, проклятий, но не могу… В память о маме, о моем детстве, и как же погано на сердце! Предатель! Погрязший в деньгах и долгах ублюдок! Мой папа… Непрошенные ручейки бегут по щекам, капая в декольте.
– Нельзя, Настя! Линзы! – Марат одергивает меня.
Послушно растираю слезы по щекам, жалобно глядя на него, моего спасителя и подельника, рискнувшего ради меня своей карьерой. Тело все еще подрагивает в предвкушении нашего одиночества, ожидая, когда за авто закроются ворота небольшого домика на другом конце Сочи. Еще полчаса и все будет кончено! Спектакль сыгран, и на лбах моих врагов стоят красные лазерные отметины! Почему же так хреново? Проснувшаяся совесть решила поныть? В пекло ее, продажную тварь! Видимо, позабыла, как тело корчилось от боли, истекая жизнью на серых скалах, и сердце выло, прощаясь с кровавыми каплями выскобленного малыша!
– Терпи. – глухо говорит Марат, притормаживая, чтобы выпустить актера. Он протягивает в приоткрытое окно пару купюр. – Ты исчез, смыло прибоем.
– Меня и не было. – подернув бровью, отвечает парень, разворачиваясь на пятках и семеня через дорогу.
– Терплю, – даю о себе знать шепотом, сжимая до хруста колени и кулаки на них.
Марат не смотрит на меня, видимо, понимая, как мне тошно. Его красивые пальцы сжимают руль, будоража мою фантазию. Так жадно и нетерпеливо нужно сжимать только меня! Обида рвется наружу, заглушая все нормальные мысли. Нам все же удалось совершить то, что я задумала. План изначально был рисковый, но получилось!
Петляя по частному сектору, небольшому рынку, потом по развороту эстакады, сменив машину, мы, наконец, возвращаемся в дом, где обитали какое-то время. Ворота лениво закрываются, пряча нас от посторонних глаз. Срываюсь с места, звучно бацая дверцей, и бегу внутрь.
– Настя! – Марат догоняет, перехватывая запястье и ловко разворачивая меня, заключает в кольцо рук. – Ты знала, что будет тяжело.
– Знала, черт побери! Все знала! – захлебываюсь от нервоза. – И ты знал, с кем связываешься! Я все еще там, подыхаю на камнях! Не избавиться мне от этого никогда! И то, что он сделал со мной…
