Александр Власов - По-своему взирая

© Власов А., автор текста и рисунков, 2020

© ООО «Издательство Родина», 2020

По-своему взирая без конца

На дни существования земного,

Не сходятся воззрения творца

Со взглядами натурщика честного.

Прекрасной жизнь усматривать ему

При всех её, конечно, недостатках

И вечности достойной потому,

Не гибели в грехах и беспорядках.

А миру занижается цена —

Бесовские берутся разговоры:

Дурным его зовёт и сатана.

То многое, что ведали притворы

Пороком и неправой суетой,

Художники считали красотой.

Сводить определялось Илии

Детей с отцами проповедью ладной —

К тому ли вёл усилия свои,

Кто Сыну Бога путь являл отрадный?

Судил, однако, зорко Назорей

По поводу пропащего наружно:

Представил он округе дикарей,

Что делать Илии бывало нужно.

При нём уста сердечные к отцу

Чудесно возымела Саломея,

Души придав отцовскому лицу.

Для Господа стези торить умея,

Нередко без излишества затей

Родителей сводили и детей.

Не зря, не бесполезно чтит Его,

Кто собственным уставом обладает;

А Книгу не писало Божество,

От авторов иных она страдает.

Кто речью Бога мнил уста свои,

Все вряд ли исполнял императивы —

Пред ними люди слабы в бытии,

Чернила не вполне строкой правдивы.

Библейское художество корю:

В нём Отче наш ужасней Люцифера,

Чудовищу сродни и дикарю.

Держаться своего судила вера —

Любить и рад я только своего,

С добром отождествляя нрав Его.

Могла ли взяться плоть у Божества,

Которая была б Ему враждебна?

Плоть, ищущая счастья, такова,

Какой она Творцу благопотребна.

Когда ж её желания влекли

Противиться внушениям амвона,

То разные создатели могли

Существовать у плоти и Закона.

Коль скоро люб юдольный мир Ему,

То миру быть иным едва ли надо:

Наверно, лучший выси ни к чему.

Уж если нам Отцово сердце радо,

Свой грешный мир отечески любя,

Любить и грех умеют, и тебя.

Доску разнёс о камни Моисей —

Поверю ль я, что не было подлога,

Что важные слова святыни сей

Могли нарисоваться дланью Бога?

Вожатый не решился бы тогда

На действие своё во гневе даже —

Возникла ж если данная беда,

Другое мнится в горестной пропаже.

Безудержно, с решительностью всей

Свою лишь истребляли писанину.

Свою не пощадил и Моисей.

Наверное, входившие в общину

Подвергли смеху старца своего —

Вот и погибло детище его.

Случилось обличиться во грехе

По воле Бога паре подопечной,

Согласно чтоб известной чепухе

Лишить Адама с Евой жизни вечной.

Бессмертие сулилось иногда,

Но только на словах им, а реально

Могло ли быть отпущено когда

Для смерти сотворённым изначально?

Вещал Он из участия тепло,

Общаться не старался по-другому,

Что долго продолжаться не могло.

Для самооправдания Благому

Легло грехопадение детей,

Не скрыв Его руки в игре страстей.

Единого запрета своего

Сознание в раю не принимало,

Дефектные потомки же его

Запретов обрели весьма немало.

Неужто все блюсти берёшься ты?

Владея делом, это крайне сложно.

В обходах установленной черты

Незримо совершенствоваться можно.

Даётся вместе с этим и тебе

Любить установления благие,

Нести поддержку нужной городьбе.

Но рамками не держатся другие.

Готов ограничения блюсти

Порой лишь ограниченный, прости.

Не бойся, кроме Бога, никого —

То сказано по Ветхому завету?

Ну вот и дикость авторов его

Отвергни, как фальшивую монету.

Создателя вполне боимся мы,

С ответственностью взвешивая слово,

Высвечивая честно мысль из тьмы,

Владея волей к истине толково.

По Книге, за любую дурноту

Принять иль умерщвление камнями,

Иль огненного места маету.

Как следствие, в огне былыми днями

Людей без счёта заживо сожгли,

Сомнительной же Книгу не сочли!

Кто спора не держал из-за неё?

Сама ведь эта Книга крайне спорна:

Враждебно жизни данное старьё,

Но часть его науки животворна.

Находим, изучая Книгу, мы

В ней с ядами лекарства дорогие.

В укор ей жесточайше гибли тьмы,

Спасались ей во славу тьмы другие.

Писали Книгу нищие, скорей,

Стремление к величию лелея

С огромными запросами царей.

Мёд истины, по ней, для дуралея,

Но также нужной быть она могла

Для Князя жизни и для князя зла!

Всегда сродни святому существу

Не мог Он обнаруживаться тоже.

Претило низовому большинству

Дознаться в Нём особенного всё же.

Святой, по представлению людей,

Предъявит абсолютно всё прекрасно.

Верёвками разя, что связкой змей,

Благословенный действовал ужасно.

Бесславил Он обычай старины —

Темнели изгоняемые лица,

Бичей не понимая без вины.

Менялы не могли тогда не злиться:

Столы поверг Устроивший скандал,

А деньги все рассыпал и смешал!

Ужасному бесчинству рук Его

Последует едва ли кто спокойно,

Прямое же, наверно, Божество

Повсюду подражания достойно.

Однако применения бичей

Гнушался тонко чувствующий брата,

Где можно было малостью речей

Потребного добиться результата.

Держали там и птицу взаперти.

К её торговцам устно обратился

Велевший клетки мигом унести.

Но с совестью кто только ни простился —

Не зря на нашей трудной стороне

Хранится сила грубая в цене!

Где жажда невозможного остра,

Сознание недоли донимало;

Желая же реального добра,

Дано приобретать его немало.

Любви существовать игрой позволь:

Отсутствовать ей можно меж иными,

Но всякий лицедей, приемля роль,

Эмоциями полнился хмельными.

Не сетуй, удовольствие лови

В игре, напоминающей прекрасно

Волнение действительной любви.

Где радостей больших искать опасно,

Скупыми насыщаешься вполне,

Пускай на самой скромной стороне.

Меж извергами, сеющими ложь,

И сеющими благо простаками

Великую борьбу всегда найдёшь,

А кто меж основными игроками?

Все те, кому чуждаться по судьбе

Враждующих издревле непреложно,

Кому в идейно-бешеной борьбе

Толково находиться вряд ли можно.

Переча вере, ведают они,

Что, кроме тени в жизни, кроме света,

Хранятся полутени искони.

Ну вот и в полусне нейтралитета

Химерного не скрыто ничего,

Хоть именно химерой мнят его.

Гармония впивается всегда

Поверхностно читающими Слово,

Но зрима разногласий чехарда

В нём оку, что не вовсе бестолково.

Порой тому найти не тяжело,

Что сутью Бога бодрствует извечно

Не злая справедливость, а тепло,

Что праведное небо человечно.

Любовь и дума в царстве суеты

Виной Творца не ладят ежечасно,

Но ради наивысшей доброты.

Мы сердимся, а как оно прекрасно,

Что может открываться вновь и вновь

Его неправосудие – любовь!

Уж если не давалось яств Ему,

То чем угодно было пробавляться?

Господь господ, уча других уму,

Слугою слуг искал у них являться:

Делить их огорчения в тиши,

Своей корыстью жертвенно скудея;

Томиться часто бурями души,

Собой вполне достаточно владея.

Жалеть умел Он искренно того,

Кто в мире никакой не знал опоры,

Кто с болью знался более всего.

Малейшее ценили чьи-то взоры:

Сердечного даяния краса

Нередко возрастала в чудеса.

Легко ценить, увы, совсем иных

И чуждыми прельщаться берегами.

Трудней любить отпущено родных:

Они способны чудиться врагами.

Такими знал их ярый Моисей,

Мессия же, своё благовествуя,