Гиззо истязал себя не только постами, но и страхом.
Проклятие ведьмы сбылось. Лепра проникла в кровь, пустила корни в костный мозг.
Голод, молитвы и власяницы были уже бессильны.
Его могло спасти только чудо.
Или великое прощение.
Скрипя зубами, он шел в поселение прокаженных, падал на колени, мыл полусгнившие ноги больных и умащивал гнойные волдыри елеем.
Прокаженные со страхом смотрели на него сквозь неровные дыры в разлохмаченных колпаках, но благодарности в их глазах монах не находил.
Отверженные угадали тайну знатного доминиканца.
Заражен.
Проклят дьяволом, как все они.
Иногда инквизитору казалось, что больные насмехаются над ним и даже торжествуют. Прокаженные рады, когда их полку прибывает. Чем больше стая, тем легче выжить.
Когда-то все эти люди прошли путь покаяния. Дорога лепры привела их сюда, в отвратительный мир изгнанников. Было время, когда надежда еще теплилась в сердцах, и они также, как этот монах, падали на колени и омывали струпья чужих ног.
Но чуда не произошло.
Проказа – наказание свыше. Отменить ее может только всевышний. Об этом гласит библейская книга Иова.1. Они выучили псалмы наизусть. Но кроме Иова господь никого не исцелил.
Прокаженные никогда не снимали полуистлевшую мешковину с лиц. Это запрещалось в присутствии гостей. По буграм на ткани и кровавым подтекам Гиззо легко мог угадать, насколько страшны и отвратительны спрятанные лица.
Глядя в зеркало, он сравнивал себя с прокаженными.
С виду болезнь была еще незаметна.
Гиззо подмечал у себя все те же тонкие черты, лицо еще не скуксилось в звериную морду, и отсутствие бубонов на лбу и щеках слегка утешало.
Но первые признаки заражения не оставляли сомнений: проказа.
Большой палец не чувствовал огня.
Иногда, оставаясь наедине с собой, Гиззо подолгу держал руку над свечой, и вонь от сгоревшего ногтя повергала душу в ад.
Атрофия начинается с кончиков пальцев. Потом онемеют губы, нос и крайняя плоть. Вслед за этим господь отберет у него человеческое лицо, превратив в животное.
В минуты отчаянья память воскрешала в сознании густой надорванный голос ведьмы:
– Будь проклят! Я заразила тебя! Ты прокажен! Бог не поможет палачу невинных!
О Джиорджине, венецианской ведьме, летающей на метле, в конгрегацию сообщила соседка.
Ведьму арестовали, привели в пыточную, раздели, приготовив для испытания новое, пока непроверенное, но, по словам главного механика, безотказное средство.
Мастер пыток водрузил на столешницу перед Гиззо странный прибор:
– Испанцы его называют «Фаллос Сатаны». Но в отчетах он значится, как «груша для внутреннего расширения». Покажи ее ведьме – сразу сознается.
Но Джиорджину механизм не устрашил.
Напрасно механик щелкал перед носом жуткими железными лепестками. Ведьма плевала на них и стояла на своем:
– Шабаш? Мазь для полета? Ничего не знаю!
– Тебя видела соседка.
– Нэта? Врет! Со свету сживает.
– Что-то не поделили?
– К мужу приревновала. Оклеветала меня, старая курица!
– А это что такое? – Гиззо поднес к носу ведьмы стоптанный деревянный башмак.
– О, нашлась потеря! Где вы его подобрали, преподобный?
– Это твой башмак, Джиорджина?
– Мой.
– Докажи.
– На подошве – метка. Сама вырезала ее, чтобы в гололед не скользить. Смотри: «ДЖ»?
– Когда потеряла?
– На прошлой неделе, после дождя.
– Где, не подскажешь?
– Он увяз в колее. Темно было, не помню, что пила. Гляди: хожу теперь в изношенных прошлогодних. Вот спасибо, нашли! Хоть какая-то польза от господина инквизитора!
– Стало быть, ты сознаешься, что обронила башмак, пролетая над домом Нэты?
– Ты смеешься, преподобный? «Пролетая над домом Нэты»! Но смеешься ты над собой. Посуди, с моими телесами разве я усижу на метле? – ведьма игриво покачала бедрами и, повернувшись к инквизитору задом, похлопала себя по раскормленным ягодицам.
От этих хлопков ее тело задрожало, как молочное желе.
Механик игриво крякнул в кулак, но, встретившись взглядом с Гиззо, смиренно опустил глаза.
– Не паясничай, Джиорджина. Дело серьезное. Ты должна указать место шабаша. А также выдать остальных соучастниц.
– Выдать не трудно. Да только сначала нужно согрешить.
– Ночные полеты – доказательство греха.
– На колдовской метле сидеть не пробовала, а вот за твой черенок с радостью подержусь.
– Чезаре, приступай, – приказал Гиззо мастеру пыток.
Когда ведьма, захлебнувшись криком, умолкла, Чезаре Ачилло сказал:
– Антонио, она готова.
Гиззо наклонился над посиневшим лицом ведьмы:
– А теперь, проклятая, повтори снова, что ты знаешь о шабаше и о той светящейся мази, которой обильно смазала черенок метлы.
Ведьма, приподняв голову над станком, искусанными до крови губами прошептала:
– Расскажу без утайки. Только тебе одному. На ухо. Иди сюда. Ближе, ближе, преподобный. Все узнаешь.
Когда Гиззо, наклонился к ведьме, она плюнула ему в глаз:
– Я прокаженная, доминиканец! Слышишь? Ровно через три года у тебя отвалится нос, а красивое личико превратится в морду зверя. От проказы нет спасения.
С этой минуты Джиорджина не замолкала ни на мгновенье. Она то выла, то рычала тигрицей, царапая воздух когтями, то хохотала от радости, забыв о железе, разрывающем утробу на куски:
– Ты сдохнешь, пес!
– Отвечай!
– Будешь выть перед смертью, как я!
Механик сказал:
– Антонио, я проверил грушу. Она действует безотказно. Жаль, что ведьма превратилась в волчицу.
– Она не созналась.
– Дай мне чертовку на ночь. Утром она будет кротка и, как папа римский, благословит ближнего на здравие и любовь.
В этот раз Чезаре применил усовершенствованную «защиту колыбели».
Он посадил дьяволицу на бревно, выструганное в виде клина. Даже у бывалых палачей нервы не выдержали, когда механик прокатил ведьму вдоль станка.
Три дня Джиорджина, подвергнутая новой пытке, вопила, как перед смертью. Кол, всаженный между ног, соединил вагину с аналом.
– Для колдуньи такая пытка пустяки, – объяснил механик.
Но «защита колыбели» так и не вернула ведьме разум.
Что только с ней не вытворял мастер пыток!
Жег паклю на голове, запускал жужелиц в уши, купал в ледяной воде, – ведьма, беспрерывно тянула на одной ноте:
– Сдохни, пес, сдохни! Убейся, утони! Проказа уже внутри! Проказа съест твои кости! Проказа снимет с тебя кожу!
Рассудок к ней так и не вернулся.
Судейский лекарь, поднаторевший в восстановлении здоровья еретиков перед походом на костер, в этот раз беспомощно развел руками:
