Всё не так, как кажется
Ё-на
О чём думает человек, когда, наконец, воплощается то, чего он так долго ждал?
Сейчас я думаю: если бы кому-то пришлось подводить статистику моей жизни, он бы смело вписал в графу «Самый важный человек» её имя. По числу мыслей, по длительности размышлений, по силе испытываемых эмоций – она победила бы во всех номинациях.
Не человек, которого я люблю, не глава, не какие-нибудь там друзья или мать – она /Или они? До сих пор не знаю, как их считать: двое их было или всё же одна?/.
Этот факт, конечно, не радует, но это правда.
Ответственность, страх, досада, гнев, презрение, отвращение, злость, зависть, ненависть, снова злость – каждый раз, когда я о ней думала, во мне раскрывалась новая омерзительная эмоция, новый оттенок злобы.
Я думала о ней всегда: когда видела и когда не видела, когда о ней говорили и когда молчали. Я всегда помнила, что она есть: сам факт её существования отравлял мою жизнь.
И пусть мы ни разу лично не говорили: я всё время готовилась, репетировала нашу встречу в голове. Вела долгие беседы, итог которых сводился к её полному уничтожению как оппонента; думала, как отвечу, если она скажет то или это. Я не хотела о ней слышать, но жадно прислушивалась, если проскальзывало её имя (недостатка в сплетниках не было), упивалась любыми, даже крохотными её ошибками, раздувала до небес недостатки. Я жаждала уверовать, что хоть в чём-то я лучше, ведь только так земля из-под ног перестала бы уходить. Я страстно желала её унизить, устранить, растоптать, одолеть: чтобы её больше никогда и нигде не было.
Иронично: я хотела больше не думать о ней, но только это и делала; я хотела, чтобы её не было, но от этого она в моей жизни только умножалась. Я хотела одолеть её, но сам факт моих внутренних метаний говорит о том, что снова и снова побеждала она меня.
Как бы мне хотелось, чтобы всё это было взаимно: чтобы она ненавидела меня столь же сильно и так же сильно мучилась – тогда бы я не была такой жалкой. Но реальность сурова: мы ни разу не виделись, в её жизни меня попросту не существовало.
Одним своим появлением она забрала всё, что было мне дорого, сделала меня несчастной: но до самого конца об этом так и не узнала. Всего две радости было у меня в жизни – но даже забрав их, она счастливой не казалась. «Как смеет она быть такой недовольной, когда сделала меня такой убогой?» – думала я постоянно. Сейчас я понимаю, что её счастье, должно быть, тоже у неё отняли.
Сейчас, когда её /или их?/ больше нет, я осознаю, что она не была тем сверхчеловеком, которым мне казалась. Это была испуганная девушка, оторванная от семьи и дома, изолированная от всех, прикованная к кровати. Ей просто не повезло, как и всем нам. Поначалу она, должно быть, боялась, но, в отличие от всех нас, она имела наглость остаться собой.
Вот, наверное, что бесило меня больше всего. Пусть она была лучше во всём (что больно признать), пусть (что ещё больнее) он её за это полюбил – я могла бы с этим смириться. Но то, что она осталась сама собой, пробило трещину в мирке каждого из нас: до её появления все были уверены, что иначе – никак.
Впрочем, сейчас уже всё равно.
Машина несётся вперед, колеса шуршат по асфальту. За окном мелькают деревья, над деревьями – дождевые облака.
Знаете, как формируется дождь?
Водяной пар, поднимаясь с поверхности Земли, остывает в атмосфере, однако упасть обратно не может: сила тяготения не может уронить столь малые капли. Облако должно повстречать на своем пути либо другое облако – с ледяными кристаллами – либо поднятые в атмосферу пылинки. От этой встречи всё меняется: мелкие капли воды моментально группируются вокруг более плотной пылинки, образуют тяжелую каплю, обретают вес – и падают вниз, притягиваемые силами, которые на них раньше не действовали. Одна капля, вторая – и так по цепочке, пока всё облако не прольется дождем на землю.
Её смерть стала пылинкой, залетевшей в наше мирное облачко.
Но, знаете, что? Пусть я прожила пустую жизнь, пусть я лишь отсрочила свою смерть, и ничего не добилась: я не против – ведь рядом со мной сейчас летит в пропасть навстречу смерти именно та капля, которую я желала бы видеть.
Рей
– Семь сорок.
Два слова доклада белым облачком растворяются в морозном воздухе. Рука, держащая телефон, скорее ныряет в мёрзлый карман: за последние двадцать минут достаю телефон уже, наверное, в сотый раз. Утро застряло где-то вместе с солнцем, оставив нас в этих тошных предрассветных сумерках.
Охота на потенциал – это весело. Но ожидание – самая скучная её часть.
Случайно пересекаемся с Камэлом взглядами: он коротко кивает – продолжаем ждать. Отвернувшись, сплевываю кровавый привкус во рту: надо бы до конца задания просто смотреть вдаль – так никакой слюны не хватит. Отвык я от работы с людьми.
Давно не было заданий за территорией. Особенно в такой глуши – метрах в трёхстах от остановки, где мы стоим, начинается частный сектор: домов двадцать, не больше. Из-за высокой влажности и холода в воздухе висит дымка, поэтому дома можно угадать только по силуэтам: в такую рань окна нигде не горят. По другую сторону дороги – лесополоса. Облупившаяся остановка, на которой мы стоим, находится на побочной дороге: одна полоса туда, одна обратно. А основная трасса идёт поверху, по эстакаде десяти метров в высоту. Вокруг тишина, разве что время от времени по эстакаде прошелестит фура.
На всём небе: чернильном у самой кромки горизонта и ржаво-коричневом от муниципального света фонарей эстакады – ни единой звезды.
А я так хотел полюбоваться звёздным небом! Сто лет его не видел.
Холодно. Покачиваюсь на онемевших стопах и пытаюсь понять масштаб трагедии. Чувствую лишь по четыре пальца на каждой ноге. Нехорошо.
Отсиживаясь круглый год в уютных бункерах с великолепно работающей системой кондиционирования забываешь, что значит «жара» или «холод».
Перед глазами всплывает сегодняшнее утро, стойка гардероба завобмунидования, и немой вопрос в его глазах, когда я отказался брать на задание перчатки и шапку. Задрав нос, я понтовался, что вырос на севере и минус двенадцать для нас – это лето. Камэл не кочевряжился и надел все, что выдали, поэтому сейчас он ждёт себе преспокойно, а я скачу, как вошь на гребешке. Может быть, Камэлу тоже холодно, но его потенциал – экстремальная выносливость – всё это покрывает. Мой потенциал – ярко различать при визуальном контакте живое и мёртвое – никогда и ничего не покрывает, поэтому пляски племени масаи исполняю я в одиночестве.
Ох, скорей бы уже солнце-то взошло! Во мне теплится надежда на то, что солнечные лучи всё исправят. На автомате тяну телефон из кармана.
– Семь сорок две.
