В 2008 году в заключении к диссертации «Политическая полиция и либеральное движение, 1880–1905 гг.» автор этих строк осторожно, как и положено в диссертациях, сформулировала вывод исследования, во многом противоречащий историографическому канону изучения власти и общества в Российской империи рубежа веков. Этот канон, сложившийся еще с дореволюционных времен, состоит в том, чтобы рассматривать власть в целом, тем более такую ее часть, как политический сыск, в качестве инстанции, противостоящей и противоположной обществу.
При переработке диссертации в текст монографии показалось уместным, дабы не томить читателя, сформулировать вывод исследования сразу же: чины политического сыска и «либералы» были не противостоящими друг другу сторонами, а участниками единого процесса дискуссий о путях и принципах развития страны, идейной полемики, наиболее активно шедшей в образованном обществе в период после Великих реформ. Этот процесс в литературе комплексно не изучен, в данном исследовании он реконструируется на, в общем-то частном, но важном примере – на основе анализа делопроизводственной переписки чинов политического сыска о «либералах» на хронологическом промежутке с 1880 г. – момента создания Департамента полиции – по октябрь 1905 г., когда был издан «Манифест об усовершенствовании государственного порядка».
Как представители одного образованного общества, служащие политической полиции и «либералы» находились внутри одного коммуникативного и языкового пространства. Причем даже идеологически (а не только институционально) отношение первых ко вторым не укладывается в рамки дихотомии «охранительство» («консерватизм») – «либерализм»; скорее, уместно говорить о разных позициях внутри самого политического сыска, от традиционализма и охранительства до умеренного либерального консерватизма. Опять же вопреки историографической традиции рассматривать политический сыск как некое институциональное и мировоззренческое единство охранительного толка («охранение самодержавия»), в данном исследовании доказывается, что внутри этого ведомства существовало два основных политических мировоззрения.
Одно из них действительно можно определить как охранительство, и его носителями были в первую очередь жандармы – служащие губернских жандармских управлений (далее – ГЖУ), местных подразделений политического сыска. Однако идейно-политические предпочтения руководящих чинов политической полиции, периодически проявлявшиеся в их документах, были, скорее всего, умеренно-консервативно-либеральными, «неославянофильскими». В научной литературе тема идейного (и дискурсивного) влияния славянофильства на высшую российскую бюрократию последней четверти XIX в. практически не исследована1, поэтому сюжет о симпатиях руководства политического сыска к славянофильству, подробно разбираемый в 3-й главе настоящей работы2, ведется как будто в безвоздушном пространстве. Вместе с тем можно предполагать, что подобные симпатии были типичными для российской бюрократии указанного периода в целом.
Наряду с Департаментом полиции и ГЖУ, третья важная структура политической полиции – охранные отделения – хотя и была укомплектована во многом теми же жандармами, что служили в ГЖУ, в идейном плане находилась ближе к Департаменту полиции.
В итоге «либерализм», который должен был располагаться на противоположном от деятелей политического сыска идеологическом полюсе, в действительности находился рядом с ними. Констатация этой близости будет доказываться на протяжении монографии в первую очередь в отношении руководителей этого ведомства, от которых зависели как конкретные решения по разным ситуациям, так и общее стратегическое видение.
Названные выводы стали возможны благодаря нестандартному совмещению определенных историографических и методологических подходов, которые рассматриваются ниже в качестве проблемных узлов. Традиционный обзор историографии, построенный по хронологическому принципу, можно найти в моей диссертации3, так же как и в большом количестве научных работ4.
Первый проблемный узел связан с нижней хронологической границей исследования – 1880 г. К 1880 г. – году создания Департамента полиции – и в публичном общественном пространстве (в первую очередь в периодической печати, но и в художественной литературе5), и в непубличной делопроизводственной переписке служащих разных государственных инстанций, и в частной жизни (от которой остались переписка, дневники и т.п. источники личного происхождения), уже сложился идейно-идеологический дискурс, разделявший представителей образованного общества на «консерваторов», «охранителей» и «реакционеров», «либералов» и «конституционалистов», «народников» и т.д.
Получается, что чины политического сыска после 1880 г. работали со сложившейся уже во многом палитрой и находились под ее влиянием, в том числе используя, по сути, общественные градации и общественный язык. Отдельный вопрос, насколько они наделяли этот язык своим пониманием. Так или иначе, при обозначенной таким образом нижней хронологической границе исследования рассмотреть истоки образа «либерального» из перспективы политического сыска не получится. Тем не менее хронологическое отстраивание от создания Департамента полиции в 1880 г. имеет смысл, т.к. появление этого учреждения отразило принципиально новый подход к данной сфере государственного управления.
Про кризис III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, неспособного справиться с народовольческим террором, написано немало литературы6, но сейчас речь не столько об этом кризисе, сколько о процессе профессионализации государственных служащих, появлении рациональной бюрократии (в смысле социологической категории, предложенной для описания модерного государственного аппарата, как известно, М. Вебером). С точки зрения американского историка Р. Уортмана, этот процесс в Российской империи в целом вышел на финишную стадию в ходе Великих реформ, и одной из важных его черт было распространение юридического образования и, следом, правового сознания как в верхах российской властной элиты, так и в целом в государственном аппарате7. III отделение оставалось не затронутым этим процессом, и его существование во всё более современном государственном аппарате к рубежу 1870–1880-х гг. стало явным анахронизмом. Департамент же полиции изначально был вписан в рационализированную, по сути, высшую бюрократическую систему как ее неотъемлемая часть. Это кардинально поменяло общий облик политического сыска, его методы работы и отношение к тому, с чем нужно «бороться».
Другое дело, что, на мой взгляд, процесс превращения политической полиции в целом в модерную структуру, т.е. в спецслужбы как таковые, оказался незавершенным вплоть до 1917 г. В основном по причине того, что на местах политическим сыском с момента создания III отделения и до падения монархии занимались жандармы – чины Отдельного корпуса жандармов, которые, по идее, должны были быть, скорее, военизированной полицией, как это было в Европе в XIX в.
