Эрни проснулся оттого, что Том громко произнёс слово, которое Эрни из уст Тома раньше никогда не слышал. Такие слова он слышал очень давно, когда подрабатывал чернорабочим в порту.
Это было очень странно: Том никогда не ругался, он вообще редко разговаривал вслух, когда Эрни спал.
Но этим дело не ограничилось. Послышались шум, скрип, затем выстрел. Что-то рухнуло, что-то сломалось и упало, снова что-то упало с грохотом. В воздухе витали запахи гари, копоти, машинного масла и пролитого кофе. Также пахло свежескошенной травой и какими-то цветами.
Эрни понял, что эта суббота выдалась гораздо более напряжённой, чем он предполагал вчера вечером, собираясь лечь спать пораньше.
«Человек предполагает, а старый шкаф располагает!» – почему-то вспомнилась расхожая фраза, которую Том переделал на свой манер.
Эрни протёр глаза и сел на постели. Снова закрыл и снова открыл глаза. Утреннее весеннее солнце освещало комнату в трёх измерениях: из окна, через которое к ним «влетали» сны, которые сортировал и хранил Том (сбитый выстрелом карниз вместе с занавесом лежал на полу); из дыры в потолке лесного домика (над ней клубился зеленоватый туман); из большого окна, выходившего на извилистую пыльную улочку приморского городка в Испании.
Том, в клетчатой пижаме и тапках, сшитых в форме мышей, в одной руке держа кружку с ещё дымившимся кофе, в другой зажав гранату, восседал верхом на пушке танка. Его лицо и изящные очки в прямоугольной позолоченной оправе были перепачканы порохом, в длинных светлых волосах с проседью и почти такой же длины ухоженной бороде застряли «лохмотья» чего-то, что недавно сгорело, а, может быть, взорвалось и разлетелось на кусочки.
Гусеницы танка примяли и испачкали грязью плюшевое покрывало. Обе ножки кровати, с той стороны, на которую заехал танк, сломались.
Том, не выпуская из правой руки кружку со всё ещё дымящимся кофе (мизинец он изящно отвёл в сторону, хотя кружка была массивная), разглядывал гранату, которую он всё ещё сжимал в левой руке. Граната тоже начала дымиться. Глаза Тома «полезли на лоб», оказавшись выше оправы, и только теперь он, казалось, осознал, на что смотрит.
Как школьник, на ходу спрыгивающий с велосипеда, он, быстро и легко перекинув ногу через пушку, как кошка, оттолкнувшись от гусеницы, приземлился на пол и пулей вылетел в «лесной» двор, в панике чуть не сломав переключатель вида из окна.
Чашка со снова пролившимся кофе теперь едва не падала с подоконника, раскачиваясь из стороны в сторону, как матрёшка. Эрни успел поймать её. Тут же раздался взрыв.
Эрни, затаив дыхание, смотрел в окно. Том, как был – в пижаме и тапочках – всё ещё бежал со всех ног по направлению к крыльцу.
Эрни мысленно пожелал будущему сорокачетырехлетнему себе быть в такой же хорошей физической форме.
Эрни распахнул дверь и вышел навстречу Тому. Тот, наконец, перешёл на шаг.
Дойдя до крыльца, он локтем опёрся о перила, поставив одну ногу на ступеньку. Поза его была невинно непринуждённой. Светски-будничным тоном, будто болтал со старой школьной подругой, он, наконец, произнёс:
– Доброго утра, Эрни. Прости, если разбудил.
Эрни хотел было ответить что-нибудь, но Том снова заговорил, поднявшись на крыльцо, приобняв Эрни, увлекая его за собой в дом.
– Пробежка, конечно, меня взбодрила, но, знаешь, свой утренний кофе я всё-таки хочу выпить: через полчаса пора бежать в Испанию. Я обещал Далии быть у неё в девять.
Прикрыв дверь, он повернул переключатель вида из окна. Окно теперь увеличилось и снова показывало знойную улочку приморского городка с пальмами и большими яркими цветами.
– С этим инцидентом придётся разобраться позже. Прости, что оставляю здесь такой бардак.
Теперь Том застёгивал пуговицы на рубашке с крупными цветами и расправлял коленки на широких тонких брюках. Это была одежда, которую он вчера забыл убрать в шкаф, и к тому же это было всё, что уцелело после интервенции танка.
Запищала кофеварка. Эрни ополоснул под краном кружку с Обеликсом и вытер подоконник, пострадавший от пролитого кофе.
На бельевой верёвке, подвешенной к бревенчатой стене сруба над окном, висели выстиранные вчера нежно-розовые и лиловые распашонки, кофточки, штанишки, ползунки и две малиновые шапочки. Том бережно снимал вещи внучки, аккуратно расправляя их и как будто любуясь ими, и складывал в пакет, на котором были изображены два ангелочка, сидящих на качелях, сделанных из цветов.
– Давай я помогу с этим, а то твой кофе остывает, – предложил Эрни, но Том как будто не слышал его. Он застыл, влюблённо глядя на малиновую шапочку, которую он разглаживал руками уже минуты две.
Ещё с полминуты он рассматривал шапочку, держа её на вытянутых руках перед собой, и наконец убрал и её в пакет с ангелочками. Потом, так и не выпив кофе, снял с вешалки широкополую летнюю шляпу с приколотым к ней живым цветком (цветок уже увял и ронял измятые лепестки на куртки и ботинки, но Тома это ни капли не волновало). Прихватив под мышку пакет с ангелочками, он вышел на жаркую испанскую улочку, даже забыв привести в порядок свою всегда ухоженную бороду – в её недрах до сих пор залегали «следы» взрыва, произошедшего на каком-то поле боя, с которого этим утром к ним неожиданно заехал танк, застряв в старом платяном шкафу.
Дом Тома представлял собой магический эксперимент по совмещению пространства: одна из дверей выходила в обычный подъезд обычного милого дома, построенного в обычном милом цивилизованном городе, другая его часть совмещалась с домиком, стоявшем на полянке огромного смешанного леса, а третья дверь выходила в испанский городок, в котором жила семья Тома.
Эрни, конечно, тоже был его семьёй – Том усыновил его в прошлом году.
Том и Эрни породнились неспроста: оба они обладали редким даром – они собирали и хранили сны, которые видели люди, хранили прямо в своей квартире.
Однажды Эрни по неосторожности провалился в туман – магическую субстанцию, позволявшую им самим и их городской квартире находиться в нескольких местах одновременно.
Из окна, в которое каждое утро влетали сны, которые они с Томом «отлавливали», каждый день открывались самые разные виды, в зависимости от того, какого настроения свежие сны преобладали.
Но увидеть танк, субботним утром выехавший из старого платяного шкафа, сломавший кровать, сбивший карниз и простреливший крышу, Эрни, признаться, никак не ожидал.
