ИНТ. МУЗЕЙ СОВРЕМЕННОГО ИСКУССТВА – ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ
Осень в Париже, «Городе огней». На Винсент шарф – она носит его не снимая, сейчас он дважды обернут вокруг ее шеи.
РАССКАЗЧИК (З. К.)
Лу не спеша складывает вещи: берет со стола простой деревянный карандаш, альбом в черной обложке и хорошо выдавленные тюбики краски с яркими плоскими крышечками. Винсент все смотрит и смотрит на него, пока он не замечает ее взгляд, и тогда она отворачивается. Ее друг Батист, который чуть дальше по коридору преподает историю современного искусства и ведет курс о цвете, сейчас стоит так близко, что она чувствует его дыхание.
– Кофе? – спрашивает он, и Винсент кивает. Ее интересует, смотрит ли еще Лу, но проверить она не решается. Вдруг не смотрит? Она просто умрет на месте в почти пустом классе. – On y va[1]. – С этими словами Батист первым направляется к выходу, зная, что она идет следом. Ей хочется обернуться и еще раз взглянуть на Лу. Сделает она это? Только для того, чтобы быть раздавленной? Нет уж. Комната расплывается у нее перед глазами, она выходит, не сводя глаз с затылка идущего впереди Батиста.
Но тут же останавливается, налетев прямо на него.
– Извини, пожалуйста, – говорит она.
– Лу, брат, ты идешь? – обернувшись, зовет Батист. Винсент продолжает смотреть вперед, на этот раз ее взгляд упирается в блейзер Батиста – из бархата сочного цвета соуса болоньезе, который целый день томится в тиховарке[2] у нее в квартире. Винсент ощущает Лу за спиной, чувствует запах его карандашей.
– Да, иду. – Голос Лу звучит прямо у ее уха, и она откладывает это ощущение куда-то в темный и жаркий уголок памяти.
Теперь они оба рядом. Она не смотрит на Лу, пока они идут по коридору, выходят из здания, переходят оживленную улицу. Краем глаза она видит, как Батист поправляет на плече сумку, непринужденно смеется вместе с приятелем. Они друг друга хорошо знают, но Винсент постоянно забывает откуда. Она слушает, как они отрывочно переговариваются на французском и английском.
– Тихая, как мышка, – говорит ей Батист и, как обычно, забавно хмурит брови.
Они находят столик на улице и располагаются за ним, Винсент смотрит, как Лу заходит в кафе и исчезает в коридоре, ведущем к туалетам.
– Ты знаешь, что здесь он мне не нужен! Зачем ты его позвал? – ворчит она, опускаясь на стул и прикуривая.
– Ой, да ладно, зачем ты так? Лу тебе нравится.
– Ты знаешь, что здесь он мне не нужен, – повторяет Винсент. Она и Батист все время бывают в этом кафе вдвоем, Лу с ними никогда не ходит. – Bonjour. Deux cafés et un café au lait, s’il vous plaît. Merci[3]. – Она быстро делает заказ, обращаясь к сияющей румяной официантке.
Неужели в Париже все женщины без усилий такие красивые, что вообще не увядают? Лишь моргни, вспыхнешь и западешь в душу? Каждый раз, попадая в этот город, первые несколько дней по приезде Винсент с трудом сдерживается, чтобы не глазеть на женщин. Молодые и старые, они почему-то кажутся представителями совсем другого биологического вида. Оказываясь в США, она об этом забывает, но вернувшись, сразу вспоминает.
Сейчас она в Париже уже три месяца.
– Брось. Ты считаешь его аппетитным. И хочешь слопать всего, будто торт. – Батист достает мобильник и набирает сообщение. Тук-тук-тук, быстро-быстро.
– Мне сорок четыре года, – говорит она.
Батист смотрит на нее и молчит.
– Ему двадцать четыре, – продолжает она.
Молчание.
– Я в прямом смысле на двадцать лет старше, – говорит она.
Батист опять что-то настукивает и молчит.
– Он ребенок, – говорит Винсент. – Un bébé! Я ему в матери гожусь.
Батист не произносит ни слова.
– Va te faire foutre![4] – Она курит. – С кем ты переписываешься? – Она передразнивает его: выражение лица, назойливо тукающие пальцы, драгоценный мобильник.
– Мина! – лукаво улыбаясь, отвечает он. Жена.
– Va te faire foutre! – повторяет она. Батист цыкает на нее, чмокает воздух. Они с Батистом всегда так разговаривают. У них день рождения в один день и в один год, и подружились они, как только познакомились, три месяца назад.
Батист родился в семье французов – уроженцев Ганы, вырос в Париже и свободно говорит на тви, французском и английском. Ростом он метр девяносто, худощавый и крепкий, по-королевски красивый, нереально педантичный и небрежно стильный. К своему бархатному блейзеру он надел узкие черные брюки до щиколотки, а на босые ноги – пару белоснежных кроссовок «Стэн Смит» с темно-синими задниками. Его даже иногда останавливают на улице, чтобы сфотографировать для сарториальных[5] аккаунтов в соцсетях или для блогов. С Винсент у него что-то вроде дружеского флирта, и ничего больше. Он дико любит жену, и то, что Винсент к нему чувствует, точно соответствует ее чувствам к брату – слащавое поклонение, сглаживающее любые недостатки.
* * *
Лу появляется за секунду до официантки, принесшей их заказ. Винсент собирается затушить сигарету, но Лу тянет за ней руку. Она передает сигарету через стол и заглядывает в его двадцатичетырехлетние глаза. Он мило улыбается, как будто у нее и в мыслях не было его совершенно не замечать.
– Voilà! Вот ты где! Привет, Винсент, – говорит он, обхватывая губами след от ее помады. Ей кажется, что ее запустили в космос.
Они курят и пьют кофе, но вскоре Батист заявляет, что у него встреча с Миной и придется бросить их одних, на произвол судьбы. Но сначала он, разумеется, допьет кофе.
– Здесь кофе очень хороший, – говорит Батист, причмокивая и обращаясь исключительно к Лу. Винсент пьет свой. Кофе горячий, ветер прохладный, ей хорошо в толстом шарфе цвета васаби, который в прошлом месяце ей привез брат из Амстердама.
– Спасибо за сигарету, – говорит Лу.
– Не стоит благодарности.
Батист наклоняется и целует ее в обе щеки. Лу встает, прощается с ним.
– Понятно, да. Au revoir, Батист. – Винсент театрально машет вслед уходящему Батисту, как будто назавтра не увидит его снова в музее искусств.
– Женщина по имени Винсент, – с придыханием произносит Лу, когда они остаются вдвоем. Лу пахнет летом и чем-то темно-зеленым, напоминающим лес в родном Кентукки. Но откуда? Может, смешал какое-нибудь древесное масло с лимонной водой, брызнул в воздух и прошел сквозь облачко? Вообще, пользуются ли пульверизатором парни лет двадцати с небольшим? Может, он намазал подмышки, где буйная растительность – она мельком видела темные густые кусты, когда была полоса безбожной жары. Против воли она еще вспоминает его белую футболку с кармашком и короткие шорты, золотую цепочку без кулона, что он иногда носит на шее. Его летнюю обувь, Nike Killshot 2s с темно-синими эмблемами. Над ними – кремового цвета шишковатые голеностопы. Как она превращается в наэлектризованную мокрую веревку, когда в классе Лу откидывается на стуле, скрещивает ноги и кладет альбом на колено.
