Иногда мне кажется – я знаю тайну мироздания. Почему люди, пряча от холода лица в капюшоны, опаздывают на автобус. И какова их роль в общем существовании. Да, я, определённо, знаю.
Знаю, что всё в этом мире скоротечно, и что будет после всего, что холодное небо никогда не изменит своего цвета, как того хотел Чжан Цзяо. А может, он хотел совсем не этого?..
Мир – лишь слово. Его, как кусочек масла, можно размазать по печенью. Мир давно уже перестал быть загадкой, он превратился в помойную яму, сток. Кто-то явно подшутил над нами, раскидав столько смертных и столько неидеальных душ по теннисному мячику.
Да, мир – всего лишь мяч для игры в теннис, летящий от одного противника к другому. Когда-нибудь нас отобьют ракеткой. И не будет никакого конца света, мы просто полетим в другую сторону.
Хотя, если честно, я думаю, мы уже летим. В обратную. Деградируем, какое ещё доказательство вам нужно?
Я так многословна, потому что иду домой по весеннему рыхлому снегу. Выходя из автобуса, обгоняю медлительных прохожих и просто знаю, что мир не изменится, если я не стану спешить. Но этот холод я не люблю. Это небо. Ещё немного и, кажется, меня просто затопчут, я здесь не своя. С трудом понимаю, что меня не держит даже пустота автобусных остановок по утрам в час-пик.
Чересчур подкрашенные глаза идущей навстречу девушки, двери подъездов, стандартные рингтоны сотовых телефонов. И снег, стекающий с моих собственных ресниц. Прихвативший с собой немного чёрных комочков и превратившийся в воду, он не красит, совсем не красит моего лица, когда я подхожу к неродной пятиэтажке с окнами-клонами.
Почему я каждый раз обречена говорить соседу «All right!» на вопрос о том, как у меня идут дела? Он сам уже достал меня с этим единственным известным ему со школы выражением. Хронический алкоголизм, ничего не меняется. День за днем одни и те же налитые кровью старые глаза. Сумятица. Холодный ветер, бьющий в затылок.
Иногда мне кажется, я знаю смысл нашего здесь пребывания. И от этого ещё больше хочется вздернуться в ванной. Каждый предпочитает умирать по-своему. Кто-то влюбляется. И всю жизнь грызет ссохшиеся от старости и тощие от недоедания пальцы, которые подставляет Любовь в ответ. А кто-то отказывается, умирая от истощения. Каждый умирает по-своему: от токсичных библиотек или высоких детских площадок. У каждого свое предпочтение на этот счет.
Да, именно. Это мы представляем смерти счёт, наоборот быть не может.
«Вот, смотри, я сделал уже столько и столько, теперь настал мой черёд умирать».
А я всё никак не соберу достаточно пунктов в этом портфолио-счёте для новой подруги-смерти. Так и приходится бороться за собственную посещаемость на занятиях. И читать Фрейда по ночам, не слушая грязные вопли соседей.
Примета № 1. Убить паука – к несчастью
Утро 29 сентября 2007 г.
Вид балкончиков дома напротив не менялся уже вторую тысячу лет. И, судя по всему, никто и не собирался наводить там порядок. Небрежно развешанные на бельевой верёвке трусы-носки уже должны были бы окаменеть от времени их сушки.
Осень обостряла извечное желание сделать хоть что-то, чтобы оторваться от рутинной привычной жизни. Осень вообще всегда и всё обостряет. Лето уже не нужно, оно ушло. Оставило напоследок немного тёплых улыбчивых дней. Но ушло.
– Предлагаю прогуляться куда-нибудь, – она всегда задавала вопрос по одной и той же схеме – так, чтобы потом самой же на него и ответить.
– Куда? – Я уже достаточно устала от её общества, чтобы дойти до состояния, когда не хочется бороться с накатывающим безразличием.
– Можем сходить к кому-нибудь, или посмотреть какой-нибудь…
– Не будь лицемеркой, – с раздражением тоже было бороться бесполезно, – Просто скажи, куда ты хочешь пойти?
– Помнишь, где раньше было здание старого детского садика? Ну, мы ещё когда-то приходили туда после занятий, сто лет назад, помнишь?
Сто лет назад… Прошел всего год. И за этот год кому-то из нас прибавилось взрослости, кому-то притворства. А кто-то сейчас явно переигрывал.
Но, в целом, идея была неплохой.
Брошенные развалины детского сада находились за пару автобусных остановок от моего дома, недалеко от городского парка. Новое здание построили ближе к центру – так, считалось, удобнее родителям, отвозящим своих малышей в садик по пути на работу.
– Ладно, – кивнула я, – Идем в заброшенный детский сад.
Возвращаясь туда, где давно не был, всегда замечаешь, насколько время всё изменило. Изменило, прежде всего, тебя. Чего-то ты никогда не замечал прежде. И, наоборот – на что-то, теперь кажущееся нестоящим, ты раньше обращал слишком много внимания.
Сразу стало понятно, что мы здесь не одни. Но дверь была, как и всегда, не заперта, а значит, никто не запрещал нам войти.
Всё изменилось в этих развалинах. Вернее, развалинами бывший детский сад уже назвать было нельзя. Разве что только снаружи. А внутри кто-то достаточно постарался, обустроив бывшие пустые и пыльные комнаты так, что стало ясно: детский сад больше не развалины, здесь живут. Но живут необыкновенно, не так…
Любопытство подогревала одна деталь: дверь была не заперта.
Странность окружающих предметов не отпугивала, а скорее наоборот, приглашала рассмотреть их, изучить, докопаться до сути. Повинуясь инстинкту, мы с Никой прошли дальше.
Там, где раньше был просторный холл, остался узкий проход между двух возвышенностей, накрытых тяжелой грязно-молочной асбестовой тканью. Две площадки, разделенные коридорчиком, были не выше колена, но пройти между ними вдвоём невозможно.
Я взяла Нику за руку и потащила за собой. Несмотря на странность в изменившейся обстановке, она не сопротивлялась. Быть может, её грели воспоминания годовой давности, когда мы приходили сюда одни, пропуская занятия университета, забывали учебу, забывали друзей, выговоры родителей. Когда пачкались о пыльные стены и целовали друг друга, сидя на подоконнике. Тогда казалось чем-то высоким, чем-то особенным то, что две девушки находят романтику в обветшалых стенах, где когда-то бегали и смеялись дети, где проходило чьё-то детство. Где мы и сами вспоминали своё детство в перерывах между изобретательными ласками, сплетали руки в замок. Вспоминали, как медленно взрослели в одном дворе, в одной группе детского сада, в одном классе средней школы.
Негласным правилом было одно: не говорить о бывших парнях и о том, почему мы учимся не в одном университете. Наши планы сошлись в выпускном классе на том, что мы обе идем в медицинское училище. Ника, ничего не сказав мне, после выпускного вечера подала документы на физико-математический факультет. Но и я, не сказав ей ни слова, решила пойти учиться на психолога. Она поступила. Я – лишь со второго раза.
