Он поднял воротник и утонул в куртке. Тусклый фонарь освещал полутемную улицу, все еще мокрую после дождя. Он шел в раздумьях, вспоминая об утреннем разговоре. Предложение, которое ему сделала незнакомая женщина, было вполне понятным и даже интересным, но сомнения продолжали тревожить его, и он никак не мог отделаться от мысли, что эта работа ничем хорошим не закончится.
Поднявшись на третий этаж на старом скрипучем лифте, он немного постоял у двери, не спеша повернул ключ и прошел внутрь, разглядывая свои руки. Мозоли от инструментов и кистей расползлись по его пальцам, кожа стала твердой и грубой, не смытые остатки растворителя уже начали разъедать ногти. Он нахмурился, снял ботинки и ловко запрыгнул на диван. Кати еще не было дома, поэтому он широко развалился, зная, что она не смотрит на него, закрыл глаза и снова почувствовал, как волнение охватывает его. Она казалась чуть моложе своих лет, имя Маргарита поразительно подходило к ее образу: бледная кожа, сосредоточенный взгляд, слегка приподнятые плечи и светлые волосы, небрежно прикрывавшие лопатки, маленькая круглая грудь, стянутая рубашкой, и длинная юбка, спрятавшая стройные ноги, – вот все, что он знал о ней. И тем более странным казалось ему, что она пришла без звонка, представилась и сразу же попросила не задавать личных вопросов. Он вынужден был согласиться, потому что чувствовал, как она решительно настроена, ощущал, что она старше и умело пользуется этим, хотя и нельзя было точно сказать, было ли ей тридцать пять или сорок пять, в глазах отсутствовал отпечаток времени, по которому он всегда очень точно определял возраст человека. С ее слов, она узнала о нем от их общего приятеля, вечного студента, до сих пор пытавшегося безуспешно закончить Академию. Это знакомство никогда не радовало его, он бы и не вспомнил об этом неудачнике, если бы не Маргарита. Она видела несколько его работ и слышала, что он увлекся боди-артом, именно поэтому она оказалась в его квартире. Он показал несколько фотографий, пару холстов, стоявших прислоненными к стене, собирался рассказать о других работах, но она прервала его, сказав, что ей и так понятно, как он пишет, оставила визитку и сообщила, что позвонит на днях.
Он устало прилег, повернулся на бок, мысленно прокрутил еще раз их встречу и постепенно стал проваливаться в сон, отдаляясь от мыслей и звуков, проникавших через приоткрытое окно, как вдруг холодная рука прикоснулась к шее и осторожно щипнула его за ухо.
– Так я и знала, что ты уже спишь, – разочарованно сказала Катя. – Сегодня Женич ждет нас у себя, а ты дрыхнешь.
– Что там у него? – сквозь сон спросил он.
– Как что? – удивилась она. – Он же пригласил сегодня моделей, будет работать с ними и покажет свои рисунки.
– Фуфло, а не искусство, – вяло произнес он.
– Сам ты фуфло, – обиделась Катя. – Между прочим, он поуспешнее тебя будет, что и говорить.
– Рад за него, но я хочу спать. Ничего нового я там не увижу.
– Ну пошли, пожалуйста, – сдалась Катя.
– Зачем куда-то идти, чтобы умереть со скуки, когда это можно сделать у себя дома на теплом диване?
– Там не бывает скучно, и ты это прекрасно знаешь, – настаивала она. – И потом, мы давно не виделись.
– Похоже, ты не отстанешь от меня.
– Вообще-то Женич твой друг, а не мой.
– Но пригласил тебя он. Хорошо, я встану, иначе этот вынос мозга никогда не закончится.
– Пора бы уже нам что-то менять, – отвернувшись, сказала Катя, но он ответил молчанием. – Когда мы с ребятами снимали квартиру, все было гораздо лучше, а с тех пор, как я переехала к тебе, ты очень изменился.
– Может, ты стала просто наблюдательнее?
– Не знаю.
– Все будет в порядке, – жизнерадостно произнес он, поверив на мгновение в собственные слова.
– Я говорю себе это каждый день, но не помогает, – тихо сказала она, надеясь, что он не услышит.
Он снова промолчал, не желая углубляться в выяснение отношений, зная, что все закончится тем, чем заканчивалось и раньше – она хлопнет дверью и закроется в комнате, он включит громко музыку, сожмет кулаки и будет ненавидеть ее, пока не наступит утро, она не переберется к нему в кровать и не начнет гладить его спину, целовать шею и поглаживать коленом бедра, готовясь полностью завладеть им. Вместо этого он заварил крепкий кофе и рассказал несколько незначительных новостей, которые слышал от своих однокурсников. Утренний разговор все еще беспокоил его, и он не сумел сдержаться, описал их встречу с Маргаритой. Катя сделала вид, что она не слушает, но как только они вышли из дома, тут же стала выяснять мельчайшие подробности их разговора.
– Странно, – с недоумением в голосе сказала Катя. – Она явно что-то скрывает, может быть, вообще лучше отказаться от этой затеи?
– У меня мало заказов, а тут еще неплохие деньги, – ответил он. – В конце концов, какое мне дело, как она будет дальше распоряжаться моей работой? Я сделаю то, о чем она просит, и забуду.
– Тебе виднее, – протянула она. – Но знай, я предупреждала.
Он кивнул ей как маленькому ребенку и улыбнулся. – Вот сейчас она скажет еще какую-нибудь глупость, а мне придется объяснять или делать вид, что я согласен, хотя это совсем не так, – подумал он, сжимая носовой платок в кармане.
Они прошли по Разъезжей и перебрались на Рубинштейна. Небо окончательно затянуло облаками. Катя повисла на его руке, стараясь прижаться к нему плотнее.
– Ничего нет кроме прерывающихся действий, никаких ценностей, никакого абсолюта, только прием пищи и испражнения, – вяло размышлял он.
– Пойдем быстрее, холодно, – прервала его Катя.
– Мы уже почти пришли, вот этот двор, – указал он рукой на темную арку.
– Все равно давай добежим, а то я уже ног не чувствую.
Они пронеслись последние метры до парадной и скрылись за металлической дверью.
