Мне было восемь лет, когда родители впервые привели меня в Третьяковку. Мы осмотрели тогда практически все залы галереи, но я почти не чувствовала усталости. В конце папа спросил у меня: «Ну что, Инна, теперь расскажи нам с мамой, каких художников ты запомнила?» Я растерялась. Потому что просто любовалась картинами, не вникая особо в то, кто написал их. Спустя несколько секунд я смогла сказать: «Репин, Айвазовский, Шишкин, Нестеров…» На этом всё. Однако тот поход в музей навсегда изменил мою жизнь. Возможно, родители тогда не думали о том, что я тоже захочу стать художником. Думают ли вообще взрослые о подобных вещах, когда водят своих детей в театры, музеи или цирк? Скорее всего, нет. А моим любимым художником с тех пор стал Илья Репин. Он был мне роднее всех. Больше всего запомнилась «Стрекоза», портрет, на котором была изображена его дочь Вера. Мой детский мозг просто не мог сопоставить визуальный образ девочки с названием. Если картина называется «Стрекоза», значит, на ней должно быть изображено соответствующее насекомое, но никак не ребёнок.
После этого я стала всячески уговаривать родителей отдать меня в художественную школу. Они долго думали, но в итоге согласились. Больше против был папа, мама же, сама любившая искусство, изначально старалась меня поддерживать.
Затем я начала ходить на кружок по рисованию, а спустя некоторое время поступила в художественную школу. Сначала всё давалось довольно легко. Но чем дальше, тем сложнее. Было тяжело делать построения, достигать идеальной композиции и пропорций. Часто я не могла понять замечания преподавателя по живописи, который требовал «сделать яблоко вкусным» и т.п. Приходилось не спать ночами, чтобы закончить все работы к просмотру. Тем не менее, мне нравилось то, чем я занимаюсь.
Одним из моих любимых предметов стала история искусства. Его вёл замечательный преподаватель, Ирина Фёдоровна. Её стиль подачи материала был удивительно двойственным: она никогда не выказывала каких-то личных симпатий, увлекательно и доступно рассказывала обо всех персоналиях, стилях и видах изобразительного искусства. Казалось, что ей нравилось всё одинаково, чего априори быть не может. Из-за этого её качества я даже лекцию о Рерихе слушала с необыкновенным вниманием, невзирая на то, что этот художник был мне абсолютно не близок. Ирина Фёдоровна давала интересные задания, например, нарисовать какое-нибудь здание или написать эссе о выставке. Она была очень доброй женщиной, спрашивала всегда мягко, но вместе с тем оценивала наши ответы справедливо.
Многие из моих одноклассников пренебрегали историей искусства, считая, что профессиональному художнику необходимо лишь уверенно владеть техникой и найти собственный стиль. Я никогда с этим не соглашалась. Во-первых, среди великих живописцев прошлого, пожалуй, трудно найти тех, кто не обладал бы знаниями об искусстве предшественников. Во-вторых, история искусства – это неисчерпаемый источник вдохновения. У мастеров ушедших эпох можно учиться бесконечно! В-третьих, мы всё-таки живём в постмодерне, когда всё новое – это хорошо забытое старое. Аллюзии, отсылки, цитирования и доходящее до откровенного плагиата заимствование в современном искусстве стали обычным делом. Мне хотелось играть со зрителем, постоянно спрашивая: «А откуда я взяла это? Откуда позаимствовала то?» И я искренне верила, что хотя бы часть публики поймёт меня и обязательно будет пытаться разгадать подобные головоломки.
Именно благодаря истории искусства я открыла для себя модерн. Модерн… Какой же он многоликий! Во Франции он ар-нуво, в Германии – югендстиль, в Австрии – сецессион, в Италии – либерти. Также модерн ещё называют стилем Гимара (по имени архитектора и автора проекта парижского метро Виктора Гимара), стилем метро, стилем Тиффани и даже еловым стилем. И я страстно полюбила модерн! За выразительность и непредсказуемость линии, за эротизм и меланхоличность образов, за его гибкость и орнаментальность, за то, что это женский стиль, за то, что он буквально пронизывал все сферы жизни! Художники эпохи модерна (а именно конца XIX – начала XX веков) могли превратить всё в шедевр, начиная с меню в ресторане и заканчивая рекламой сигарет!
Я серьёзно отнеслась к изучению истории искусства ещё потому, что хотела в будущем стать искусствоведом. Ко мне достаточно рано пришло желание, что называется, побывать по обе стороны художественного процесса: понять тех, кто создаёт, и тех, кто это анализирует и критикует. Поэтому я читала много книг об искусстве, философии, истории и эстетике.
Чтение привело меня в мир восточного искусства. Ирина Фёдоровна рассказывала о нём будто по касательной, только тогда, когда нужно было упомянуть, например, о влиянии Китая на рококо и возникновении шинуазри или о том, как Ван Гог вдохновлялся искусством Японии, создавая свои «Ирисы». Но это было скорее не недостатком преподавателя, а системы в целом. В учебном плане делали опору в основном на первобытное искусство, искусство великих цивилизаций, европейское и русское искусство. На Восток, Африку, Австралию и Южную Америку времени не оставалось. Лишь взглянув на японские гравюры, я поняла, где хочу продолжить обучение.
Конец последнего класса общеобразовательной и художественной школы совпал с пандемией коронавируса. Нашей семье повезло: никто из нас не заболел.
Я рассказала родителям о том, что хочу продолжать обучение в Японии. Маме было страшно отпускать меня в чужую страну, папе – ещё страшнее. Они оба любили меня и не представляли себе, какого это, когда в моей комнате будет пусто, когда в квартире долгие месяцы не будет слышно моего смеха, однако приняли моё решение, не вынуждая пускаться в пространные объяснения по поводу выбора страны.
Так как учебный год в Японии начинался в апреле, родители решили дать мне отдохнуть (получился такой своеобразный gap year), за что не перестану благодарить их! У меня оставалось чуть меньше года. Период изоляции я буду всегда вспоминать с особой теплотой и негативом одновременно. В качестве предметов для сдачи ЕГЭ я выбрала литературу и историю. Кроме них нужно было ещё сдать русский язык и базовую математику. Не знаю, мне, видимо, очень повезло, потому что моя классная, Надежда Юрьевна, была учителем истории и обществознания. По средам и пятницам, пока не начался локдаун, она оставалась с нами после уроков, чтобы провести интенсив по обществознанию, а по понедельникам и четвергам – по истории. Маме казалось, что в школе я училась легко, даже играючи, но это абсолютно не так. Химия, физика и геометрия давались с огромным трудом. Глупой я себя никогда не считала, просто мне требовалось немного больше времени для освоения точных наук. Учителя по физике и химии будто не хотели понимать и учитывать, что не все сдают их предмет, поэтому постоянно заваливали класс пробниками. Да и несчастным сдающим сильно доставалось. Они постоянно слышали в свой адрес фразы по типу «Тебе бы порог перейти по моему предмету, и на том спасибо!» или «Лучше бы ты шёл улицы подметать!» Повезло, что Надежда Юрьевна и учитель русского и литературы Людмила Ивановна не позволяли себе подобных высказываний. Не знаю, выдержала бы я, столкнувшись с таким прессингом. После сдачи ЕГЭ мне казалось, что мой запас прочности исчерпан.
