Замерзшие пальцы коснулись железных кнопок кодового замка. Приложив усилие, я открыла тяжелую железную дверь старенькой хрущевки.
В подъезде, как обычно, темно и привычно пахнет сыростью. Лифт в доме отсутствует, зато в нескольких шагах от входной двери располагается старая лестница с облупившейся краской на перилах.
Моя черная стеганая куртка насквозь мокрая от октябрьского ливня. Я снимаю капюшон и дышу на холодные ладони, тру их друг о друга, стараясь согреть, но это не помогает.
Делаю над собой усилие, чтобы снова шагнуть на эту старую лестницу. Она напоминает мне мою жизнь, поэтому я ненавижу ее и всякий раз с презрением сдираю ногтями краску с перил, когда поднимаюсь вверх.
Моя жизнь – усталое движение вверх по старой разрушенной лестнице, где в точке прибытия меня не ждет совершенно ничего.
У почтовых ящиков на третьем этаже копается пожилой мужчина – сосед, живущий прямо подо мной. Тот еще мерзкий старикашка.
– Молодежь! Вечно у вас лица недовольные! – мгновенно реагирует на меня дед, как бык на красную тряпку.
– А чему радоваться-то? – огрызаюсь я, демонстративно доставая из кармана телефон и утыкаясь в экран.
– И волосы-то все себе обкорнала, совсем как пацан! – не унимается старик и ворчит мне вслед.
И какое ему дело до пары сантиметров мокрых от дождя волос, оставшихся от моей густой шевелюры?
Я быстро поднялась на четвертый этаж, громко звякнула ключами и наконец осталась в тишине. В своей звенящей тишине, давящей на уши в те несколько секунд, когда ты входишь с шумной улицы в полное безмолвие.
Включив свет и бросив на пол сумку, я скинула мокрую куртку, сапоги и пошла в ванну, желая смыть с себя очередной, похожий один на другой, серый день.
Раздевшись, я ненадолго остановилась у зеркала, рассматривая свою короткую «пацанскую стрижку».
Зачем я смотрела на себя снова и снова? Зачем всматривалась в свои серые глаза? Такие же серые как небо, под которым я жила, и дни, которые я проживала. Что я хотела увидеть в них?
Однушка, которую я снимала была обклеена монотонными белыми обоями, пожелтевшими от старости. Я могла бы сделать ремонт, но мне не хотелось ничего делать. Не хотелось ничего тут менять, ведь все это не было моим. Да и была ли я?
Я работала парикмахером, оставляя на работе по двенадцать часов своей жизни. Помню, когда-то в детстве мне хотелось делать людей красивыми, поэтому я выбрала такую профессию. Но потом… Потом идеи угасли, детские идеалы остались в прошлом, а я столкнулась с привередливой клиентурой, хамоватым начальством и рутиной, повторяющейся изо дня в день, из года в год.
Так шли мои будни. Да что там мои? Наверное, будни тысячи людей проходят именно с таким же чувством глубокого разочарования окружающей действительностью.
Так прошла еще одна неделя моей жизни. За окном было тридцатое октября. Я открыла окно в комнате, стараясь хоть как-то выветрить из квартиры запах влажного подъезда. На улице было темно, хоть глаз коли, зато хоть не было дождя. Ну конечно, разве мог идти дождь, когда я дома? Он шел только тогда, когда я шла по делам, словно даже погода менялась назло мне.
Подойдя к кровати, я достала из-под подушки шелковую голубую ночнушку. И откуда такая привычка – складывать спальные принадлежности под подушку?
Вдруг в дверь мне позвонили. Хотя разве это звонок? Больше походило на треск. Но само то, что кто-то звонит мне в дверь в пол одиннадцатого ночи, очень меня взволновало. В один миг я почувствовала на своем теле каждый волосок, поднимающийся дыбом от волнения.
Снова положив на место ночнушку, я медленно прошла к входной двери и, тихонько встав на цыпочки, посмотрела в глазок.
Незнакомая полная женщина стояла за дверью, держа что-то в руках. Кто она? Что ей надо? Может стоило просто проигнорировать ее?
От чего-то мое сердце заколотилось так сильно, словно в этот момент решалась моя судьба. Я чувствовала, что ничего хорошего мне это не принесет, однако природное любопытство взяло верх. Пальцы повернули ключ в замке и я отперла дверь.
Передо мной предстала незнакомка во всей красе. Чуть полноватая женщина средних лет в пальто и нелепом берете стояла и мяла в руках белый конверт.