Никита всей грудью вдохнул прохладный вечерний воздух: самый длинный июньский день закончился, прошел дождь, смыв жару и духоту, и парк был напоен ароматами цветов и трав.
– Вздыхаешь так, будто потерял что, – заметил спутник, головой едва доставая Никите до подбородка. – Или устал? Но танцевал ты сегодня блестяще! Я бы даже сказал – на пределе. Конечно, я не эстет, но, по-моему, такой танец требует не только мастерства, но высочайшей культуры движения, исключительной пластики и координации. Ты поразил всех, в том числе и меня. Уж не прощался ли ты с труппой?
Никита искоса глянул на товарища, освещенного рассеянным светом недалекого фонаря. Тоява Такэда, Толя – как его звали все от мала до велика. Тридцать два года, отец японец, мать русская. От отца нос пуговкой, раскосые глаза-щелочки, черные блестящие волосы, невозмутимость и сдержанность, от матери большие губы, широкие скулы и застенчивость, несколько странная для мужчины и бойца. Инженер-электронщик, кандидат технических наук. Черный пояс айки-дзюцу. Коллекционер старинного холодного оружия и философских трактатов древности. И рядом Никита Сухов, Ник, или Кит, или просто Сухов, – акробат, гимнаст, танцор-солист в труппе шоу-балета. М-да…
Никита вспомнил, как они познакомились.
Раз в неделю, по субботам, он ходил вместе с приятелем в баню-сауну на Кривоколенном. На этот раз приятель – сосед по лестничной клетке – уехал в командировку, и Сухову пришлось идти одному. Банщик, сориентировавшись, впустил кого-то из своих знакомых, и этим знакомым оказался Тоява Оямович Такэда.
Когда Никита, дважды пройдя сухую и мокрую парилки, блаженствовал в бассейне, к нему по бордюру подошел невысокий по сравнению с акробатом, тонкий, худощавый, но весь перевитый мышцами-канатами молодой японец, в котором явно текла и европейская кровь.
– Извините, – вежливо сказал он, опускаясь на корточки. – Меня зовут Толя. – По-русски он говорил без акцента. – А вас?
– Сухов. – Никита приоткрыл глаза, стоя в воде по грудь. – Фамилие такое. По паспорту я Никита Будимирович. Правда, все привыкли звать меня просто Сухов.
Новоявленный знакомец тихо рассмеялся.
– Да и меня, в общем-то, зовут иначе: Тоява Такэда. Толя – это уже русифицированный вариант. Я вас видел здесь дважды, но разглядел одну деталь только сейчас.
– Какую? – Сил у Никиты хватало только на краткие реплики.
Толя коснулся указательным пальцем плеча Никиты: там красовались рядом четыре родинки, каждая из которых здорово напоминала цифру «семь».
– Devini numeri.
– Что?
– С латыни – священные числа. Дело в том, что я немного увлекаюсь эзотеризмом и математикой Пифагора, а он об этих числах написал целый трактат.
– Ну и что?
Японец протянул руку вперед, и Никита увидел на предплечье три такие же, как у него, родинки, но похожие на цифру «восемь».
– Три восьмерки – знак великого долга, – продолжал Толя мягко. – А ваши четыре семерки – знак ангела. Люди с таким знаком умирают в младенчестве, а если живут, то им постоянно угрожает опасность.
С Никиты слетела вся его сонливость, парень заинтересовал.
– Насчет ангела я с вами согласен, мама говорила мне то же самое. А вот насчет опасности… Вы что же, всерьез в это верите? В мистику?
– В мистику – нет, в магию цифр – да…
Так они и познакомились год назад и стали друзьями, хотя Толя был старше Никиты на шесть лет. По имени он его, как и приятели в театре, также звал редко, чаще – Меченый или Сухов. А иногда, в зависимости от своего отношения к поступку Сухова, сокращал его имя, называя то Ником, если был доволен им, то Китом, если считал неправым. Такэда понял взгляд товарища по-своему.
– Ты сегодня какой-то странный, Никки. Хочешь, познакомлю с красивой девушкой?
Никита покачал головой.
– По христианским представлениям, женщина – источник соблазна и греха. У нас в труппе их двадцать, так что с меня греха вполне достаточно.
– Знаю я, как ты грешишь, точно – ангел, недаром четыре семерки на плече носишь. Вина не пьешь, мяса не ешь, с женщинами не спишь. Или я не в курсе? Вот первый мой учитель по айкидо – тот знал толк в пяти «ма».
– Пять «ма»? Напомни.
– Объекты почитания в тантризме: мадья – вино, макса – мясо, матсья – рыба…
– Вспомнил: мадра – жареная пшеница, так? И майтхуна – это… м-м…
– Оно самое, с женщинами. Ладно, если можешь обойтись – обходись, это хороший принцип. Но я бы тебе все-таки посоветовал заняться айкидо. Или кунгфу.
– Зачем? Драться ни с кем не собираюсь.
– Айкидо – это не умение драться, это прежде всего философия, отношение к жизни, к себе, к самосовершенствованию. Это искусство и наука, а главное – культура бытия.
– Завел сказку про белого бычка. На протяжении всей своей истории человечество почему-то обожествляло бой, хотя акробатика, гимнастика требуют лучшей координации и более высокой культуры движения.
Такэда погрустнел.
– Тут с тобой согласен. Однако именно поэтому тебе и стоило бы заняться кэмпо, база у тебя отличная. Как ты сегодня танцевал! Долго тренировался?
– Долго. – Никита снова прокрутил в памяти только что прошедший вечер, ощущая приятную усталость во всем теле, сладко ноющие, натруженные мышцы.
В балетную труппу Коренева он попал после окончания Смирновского танцевально-хореографического, занимаясь одновременно и акробатикой в сборной команде России, имея степень мастера международного класса. Случались, конечно, накладки, когда тренировки в сборной совпадали с репетициями в балете, однако Никите как-то удавалось находить компромиссы, то есть тренироваться и работать в течение двух лет. В отличие от друзей, он не любил ходить в ночные клубы, хотя и бывал в Олимпийском, но удовольствие получал от многого другого. Несмотря на свой рост – сто девяносто три сантиметра – и приличный вес, акробатом он был от Бога, как говаривал Толя Такэда, добавляя: врожденный дар, да еще отшлифованный. Но и в танце Сухов не знал себе равных, затмив славу самого Коренева, который основал труппу современного эстрадного шоу-балета и подгонял ее под себя. Никита был от природы солистом, танец любил и понимал естеством, совершенно свободно, чему способствовала и атмосфера семьи: мать сама танцевала когда-то, преподавала хореографию, а отец был неплохим музыкантом-скрипачом, пока не умер внезапно, мгновенно, от разрыва сердца в одной из гастрольных поездок за границей.
Сначала Коренев ставил молодого танцора в параллельные связки, не слишком обращая внимание на рост его мастерства и класса, но потом заметил, что сам уходит на вторые роли, и для Никиты наступили трудные времена. Выделяясь из массы остальных исполнителей, он вынужден был подгонять свой темперамент, силу, возможности растяжки и пластики под общее
