Демид
– Ты действительно собираешься взять в Израиль свою бывшую, а не меня? – возмущенно вопит мне на ухо Лора, когда мы подъезжаем к моему дому.
Я только что рассказал ей о дальнейших планах на лечение своей дочери.
– Успокойся, Лариса, – жестко осаживаю ее.
Красивое личико моей девушки тут же морщится. Она ненавидит свое полное имя.
– Это просто так неожиданно, – внимая предупреждению, меняет тактику хитрая лисица. – Я думала, мы поедем вместе. Ты же там проведешь столько времени! Как же я без тебя здесь останусь? Совсем одна.
Ага, как же! Уж кому-кому, а ей-то одиночество точно не грозит.
– Мне в любом случае будет не до тебя, – устало говорю ей, паркуя машину на своем месте в подземном паркинге. – Сама вспомни, когда в последний раз мы хотя бы ночевали вместе?
– Неделю назад, – дуется она.
Даже ее сегодняшний приезд – ее инициатива. Я так устаю, разрываясь между больницей, где лежит моя звездочка, и работой, что мне совсем не до своей девушки. Ни в физическом плане, ни в эмоциональном.
Мы выходим из машины и идем к лифту.
– Но почему ты хочешь взять с собой эту мошенницу? – продолжает напирать Лора. – Она же последние полгода вообще не виделась с Соней! Я думала, за такое время, дети забывают людей.
– Соне почти пять, если помнишь, – устало вздыхаю, проходя в квартиру. – Она не настолько мала, чтобы забыть свою мать.
– Тоже мне мать! – фыркает девушка, снимая шубку. – Я надеюсь, ты хотя бы не дашь мне повода для ревности?
Такой напор раздражает. Какое, черт возьми, право она имеет устраивать мне сцены ревности? Тем более, такой нелепой. Я скорее прикоснусь к ядовитой гадюке, чем к своей бывшей жене!
– Ты переходишь границы, Лариса.
– Не называй меня так! – визжит несносная девица. – Ты совсем не заботишься о моих чувствах, Демид! Я ведь с пониманием отношусь к твоей ситуации, но ты не делаешь и шага навстречу. Думаешь, меня не заботит здоровье Сони? Или я не люблю ее? Если ты не забыл, то я не посторонний для нее человек. И мне очень обидно, что Сонечка не хочет идти на контакт.
– Она болеет, Бога ради! – нетерпеливо рычу я. – Ты соревнуешься с ребенком? Девочка имеет право на капризы, учитывая ее состояние и все, через что она проходит. Если моя дочь хочет видеть рядом свою мать, то Эля будет рядом. Чего бы мне это не стоило. Потому что, если твой глупый мозг еще не осознал этого, Соня может не вернуться из Израиля!
– Ты не можешь так со мной разговаривать, – начинает плакать Лора, лишь еще больше приводя меня в ярость. – Я не собираюсь терпеть такое отношение!
– Тогда выметайся отсюда! – кричу на нее и она так и делает.
Подхватив сброшенную ранее шубу, выбегает из квартиры, театрально всхлипывая и хлопая за собой дверью, а я с яростью переворачиваю журнальный столик, оказавшийся на моем пути на кухню.
– Черт, черт, черт! Что мне, блин, делать!?
Вопрос риторический.
Глаза наполняются слезами бессильного отчаяния, потому что я с каждым днем вижу, что моя маленькая звездочка все больше угасает. Нам предстоит использовать последний шанс на ее выздоровление и ради благополучия своей девочки, я готов снова встретиться с женщиной, которую навсегда изгнал из нашей жизни, и забыть на время, что она мерзкая меркантильная предательница.
Ради Сони. Ради ее душевного спокойствия и поддержки морального духа, потому что моя маленькая девочка безумно устала бороться за свою жизнь и я просто не знаю, хватит ли ей сил для последнего, победного рывка.
Если присутствие матери поможет ей, то я готов потерпеть общество Эли. Видит Бог, это нелегко при наших обстоятельствах, но я засуну куда подальше свою злость и, стиснув зубы, притворюсь. Притворюсь, что не ненавижу свою бывшую жену. Что мне не хочется выдрать себе глаза, лишь бы не видеть ее. Что я цивилизованный человек, и могу общаться с ней нейтрально после всего произошедшего.
Однако, все летит к чертям, когда я тем же вечером еду к ней домой, чтобы рассказать о болезни Сони, и Эля открывает дверь, держа на руках маленького сына – плода своей измены.
Ребенка моего, черт бы его побрал, лучшего друга!
Правда, теперь уже, бывшего, но что это меняет? Один взгляд на этого, по сути невинного, малыша, и вся моя выдержка летит в трубу, обнажая кипящую ненависть к его родителям. Разворачиваюсь, чтобы уйти, но в последний миг вспоминаю бледное, изможденное болезнью, личико Сони и ее умоляющее «Хочу к маме».
«Нет, Демид, не время быть нюней, – говорю себе. – Это все ради Сони. Просто поговори с ней»
Когда я оборачиваюсь и вновь встречаюсь с растерянным взглядом Эли, на ее лице так явно проступает облегчение, что мне становится не по себе.
– Есть разговор, – сухо сообщаю ей и, когда она отступает от порога, прохожу в тесную убогую хрущевку, из которой забрал ее почти четыре года назад.
Эля
– Громова, зайди к Збруеву. И отчеты по актуальным контрагентам прихвати, – писклявый голосок секретарши финансового директора доносится до меня из трубки внутреннего телефона.
Вздрогнув, растерянно хлопаю глазами, слепо глядя на колонки цифр на мониторе. Он расплывается передо мной.
Рабочий день в самом разгаре, а я чуть не уснула за проверкой последней детализации расходов. Даже три чашки крепкого кофе не помогли. Кофеин не способен справиться с усталостью матери шестимесячного младенца, которая вынуждена работать полный день. После бессонных ночей. После вечных ссор с матерью, с которой ютимся в тесной двушке после моего развода.
Громова... Как же я хочу сменить ненавистную фамилию, чтобы ничего не напоминало о браке, о счастливых годах с Демидом, который безжалостно выбросил меня из жизни, поверив в гнусные наветы.
Отказался от нас с Димочкой. Лишил меня дочери, заставил окунуться в нищету, терпеть на себе снисходительные или жалобные взгляды, узнавать грязные сплетни. Изменила, нагуляла ребенка на стороне, бедный мужик...
Ни одной крупицы правды, от этого вдвойне обиднее.
Обида. Совсем не ее я испытываю. Я словно умерла изнутри, когда Демид разрушил наш брак.
С дрожью внутри подхватываю нужные папки с документами, прижимая их к груди. Я не плачу, слез не осталось, я плакала каждый день после родов, гуляя с коляской в непогоду по четыре часа.
Домой, туда, где злая мать нудила под ухом, возвращаться не хотела. Плакала ночью, гладя сладкие щечки сына, плакала, когда видела, как он всё больше становится похож на Демида. На отца, который его не принял. На мужчину, которого я так безмерно, так беззаветно любила, а он отказался от собственного ребенка. Посчитал чужим, а меня – изменщицей. Как он мог? Что за человек? Не человек – чудовище.
