Ноги под дерн не поместились. Пришлось рубить ветки и закидывать сверху. Теперь лежат, как медведи в берлоге. Мама и три детеныша. Обнялись и ждут весны. Капрал разве что лапу не сосет.
– Муау!
Я говорю: подожди, девочка. Еще немного. Папа почти закончил.
Беру еловую лапу и кидаю сверху. Потом сажусь на землю и говорю: сил моих больше нет.
…Я думал – по дороге быстрее будет. Потому что морковка опять успела проголодаться. А в деревне можно было взять молока. И нажевать с хлебом. И она бы так не орала. Лежала бы и сосала «дулю». Важная, как китайский император.
А они тут как тут – верхом. Закричали:
– Вот он, сукин сын!
Окружили и стволы наставили. Капрал сверху смотрит. Синий мундир, усы сапожной щеткой и пистоль за поясом. Он его даже доставать не стал. Видит, у меня руки заняты. До шпаги никак не дотянуться. А пистоль я в лесу выкинул. Во-первых: пороха к нему не было, я в одной рубахе из окна выскочил. Во-вторых: пистолет тяжелый, пришлось выбирать.
Я говорю:
– Вы меня, как, арестовывать будете? Или на месте порешите?
Капрал говорит:
– Посмотрим.
Морковка открыла глаза и говорит: уа-у. Таким обиженным тоном.
Я подумал – надо было выбрать пистолет. А девчонку оставить. Все руки оттянула, даром что четыре месяца. Посреди леса, волков и лисиц. Тогда у нее был бы шанс.
Я говорю:
– Все хорошо, девочка.
– Ее скоро нужно кормить, – говорю.
Капрал усмехнулся и говорит:
– Не бойся, накормим. Ты давай – одежонку скидывай! Только не дергайся, а то не ровен час…
Что получится, капрал не сказал. Но я и так понял. Потому что нетрудно догадаться. Особенно, если прошлой ночью это видел.
Я девчонку на землю положил и говорю:
– Вы там были?
– Нет, – отвечает капрал.
Я по глазам вижу, что врет. Они у него сделались отдельно от лица. Словно кто-то другой в капральской физиономии дырки проделал и выглядывает. И здорово ему стыдно, этому другому.
– Раздевайся, – говорит капрал. – Кому сказано.
Я расстегнул рубашку, чтобы его не злить.
– Моя жена жива?
– Конечно, – отвечает, не раздумывая.
А другой, который за капралом прячется и которому стыдно, говорит:
– Нет.
– Понятно, – говорю я.
* * *
Я говорю: мне нравится, как это звучит. Ты сама попробуй. Маленькая девочка. Маленькая девочка. Разве не здорово?
Жена говорит:
– Папина дочка.
Я говорю:
– Зато характер твой.
* * *
Я пошел в лес. Сначала пытался резать дерн шпагой, но ничего не получилось. Потом мне дали нож. Я выкраивал куски травы и относил к яме. Художественно так вокруг нее раскладывал. Замерз, как собака и весь перемазался. А потом капрал говорит:
– Хватит.
Я посмотрел на яму и говорю:
– Еще немного. Кажется, я выше ростом. Пятки будут торчать.
Один говорит:
– А ты без головы меряй.
И засмеялся. Остальные тоже. Все, кроме меня и капрала. Он перед этим, как мои шрамы увидел, сказал:
– Это откуда?
– Рамбург, – ответил я. Без одежды стало холодно. Мурашки высыпали по всему телу. – Палашом.
– А это?
– Под Несвижем… картечью.
– А вот это?
– Когда маленьким был, расшибся.
Поэтому сейчас капрал сказал:
– А ну, заткнули пасти!
Морковка смотрела какой-то сон и молчала в тряпочку. Я вообще думал, что такое невозможно. Такая тишина. Все время, что морковка не ела – она кричала. Не переставая. Я думал – свихнусь. Или оглохну. Так что выбор между ней и пистолетом был достаточно трудным.
Я стою голый и говорю:
– Что будет с ней?
Капрал говорит:
– Отвезем князю.
Я говорю:
– Мне нужно попрощаться.
Он перевел взгляд на девочку. Потом говорит:
– Ладно.
* * *
Я девчонку прижал, она – раскаленная. Как уголек. Вернее, мне так с холоду почудилось. Морковка «дулю» выплюнула и проснулась. Смотрит на меня. Глаза серые, рожица серьезная.
– Гу, – говорит.
Потом выгибаться начала. Потому что я-то холодный.
Я говорю:
– Цок, цок, лошадка! – она улыбается. Взял морковку и подкинул вверх. И еще раз. Она смеется. Я даже согреваться начал. Потом прижал девчонку к себе. От нее тепло и молоком пахнет.
– Ты наша принцесса, – говорю. У капрала такое лицо сделалось, словно он луком подавился.
И тут морковка описалась. Вообще горячо стало. Я даже глаза зажмурил. Стоим, греемся…
Капрал сказал:
– Ну все, пора.
Я глаза открыл, говорю:
– Еще одно. Сейчас я скажу дочери пару слов, а вы все отойдите.
Капрал подумал немного и говорит:
– Ладно.
– Анна-Фредерика! – говорю я громко. Чтобы они разобрали. – Слушай мое завещание…
И перешёл на шепот.
Она слушает и будто все понимает. Как большая. На левой щеке – грязное пятно. Это я рукой задел, когда обнимал.
Потом я девчонку последний раз поцеловал и говорю:
– Мы готовы.
* * *
Потому что я не знаю – зачем князь это сделал. Если, конечно, это был он. Его люди. Они не сказали.
С этими всегда так. Забывают представиться. Профессиональная этика. Что-то вроде «кодекса наемного убийцы».
Мне до ямы шагов десять. Или восемь – если не мельчить.
Я огляделся. Один из тех, что надо мной смеялись, у ямы встал и на меч опирается. Другой траву в мешок напихивает. Это чтобы моей голове там помягче было.
– Опять все в последний момент, – говорю, – да?
Капрал дернул щекой:
– И не говори. Оболтусы.
Тут морковка на руках заворочалась. Кулачками глаза трет и куксится. Такое ощущение, что сейчас заплачет.
Я говорю капралу:
– Можешь дать мне слово? Это вместо последнего желания.
Он говорит:
– Какое слово?
Я говорю:
– Возьми девчонку. Только сам – без этих твоих… Передашь князю на руки. Скажешь: Утрехт все дочке завещал. Пусть князь растит, как свою. Сделаешь?
Капрал лицом стал, как апостол. Такой же суровомордый. Словно ему ответственность за человечество какую-то жилу перекрыла. И теперь с выдохом проблемы. Говорит:
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
