Скорая медицинская помощь приехала через десять минут. Еще оставалась тревога, небольшой дискомфорт за грудиной. Но при виде уверенного в себе врача я успокоился, так как сам я тоже был врач-хирург с большим стажем. Боль за грудиной практически исчезла.
– Все-таки придется вам проехать с нами в кардиологическое отделение, – сказал врач.
Он быстро связался с центропунктом. Получил место в городской клинической больнице Москвы, и бригада скорой медицинской помощи доставила меня в кардиореанимацию.
Вот где испытал я недоумение при виде убогости, запущенности лечебного учреждения. Грязь кругом: грязное белье, опухшие толстые тетки в засаленных и мятых халатах, молодые доктор и медицинский работник среднего звена, очевидно студент, оба еще опухшие после сна, быстренько со мной разобрались. Я и десяти минут не полежал на грязных простынях, как меня, сняв электрокардиограмму, пешком отправили в соседний корпус.
Там я убедился, что такое финансирование по остаточному принципу! Коридоры застелены рваным, в грязных пятнах линолеумом, сгнившие рамы на окнах, два унитаза на этаж (а больных шестьдесят человек!), развалившаяся кафельная плитка на полу в туалетах, антисанитария такая, что не поддается описанию. Как больному человеку справить нужду? Даже у здорового человека такие условия вызвали бы отвращение. Воочию можно убедиться, как современные интеллигентные люди теряют здесь человеческое достоинство.
Да разве только к россиянам такое отношение! Видел как-то в Третьяковке в вестибюле бегает француз с сумасшедшим взглядом. По его поведению трудно понять, чего же он хочет, постоянно повторяя: «Бумагу, бумагу!» Оказалось, в туалете нет туалетной бумаги. И только по настоятельной просьбе дежурный администратор отмотала метр туалетной бумаги, и «бедный» француз, потный и бледный от недержания, получая туалетную бумагу, как Нобелевскую премию, без торжественной речи моментально исчез в проеме туалетной комнаты.
Понятно, здесь не высокохудожественное учреждение, но для ходячих, лежачих и едва дышащих больных условий нет абсолютно никаких.
Вот лежит старый, небритый, запущенный человек. Он давно уже не встает с постели, памперсы присохли к телу так, что отрываются только с кожей. Такой запах стоит, что все выбегают из палаты, зажав нос. Но я как бывший врач должен закончить дело, помыть и покормить старика, мужества не занимать – ведь Афганистан и Ирак за плечами. Ухаживаю за стариком, а в ушах постоянно звучит: «В медицине будут первыми первого МОЛМИ выпускники». Это слова из гимна: Первого Московского медицинского института им. Сеченова.
Вот так приходится больным обслуживать себя и соседей по палате, а в палате шесть человек. Дежурную медсестру практически найти невозможно, днем она мелькала, а вот к вечеру вообще испарилась. Удивительно, но в нашей палате оказалось два доктора-пациента – я и еще один доктор-терапевт.
– Утром придет, – сказал сосед по палате, доктор-терапевт, помогавший мне ухаживать за больным.
Утром появилась дежурившая медицинская сестра, поблагодарила нас за хорошую работу и сказала:
– Зря старались, рано утром дедушку отвезли в морг.
При этом она объяснила, что дочь положила старика в больницу умирать, заплатив кому-то. Медсестра рассказала, что сама она живет в Смоленске, за 400 километров от Москвы, а платят медперсоналу мало, поэтому они так плохо и относятся к больным и своей «любимой» работе.
Наши попытки взывать к ее совести, долгу, порядочности, ответственности успеха не имели. Маленькие дети, алкоголик-муж, мизерная зарплата, половина которой уходит на коммунальные платежи и оплату за транспорт, – все эти факторы заглушили муки совести.
После того как в палате запахло революционной ситуацией, мы выпустили пар и, забившись под одеяло, со страхом стали ждать обхода врачей.
Скоро и обед. Его почти никто не ждет, со вчерашнего дня родственники натаскали продуктов, благо, что есть холодильники в некоторых палатах. Можно сказать, что нам повезло, в нашей палате стоит урчащий, дребезжащий динозавр. И он работает!
Ждем обхода, забившись под одеяла, а обхода все нет. Вот уже и больных позвали на обед, и они со своими кружками и ложками побрели по коридору отделения в столовую.
– Вам что-то это напоминает? – обратился ко мне доктор, сосед по палате.
– Напоминает кадры из фильмов о заключенных, – буркнул я, отвернулся лицом к стене и стал вспоминать и сравнивать, в каких из них отражены более тяжелые условия жизни.
На память пришел сюжет об испанском коммунисте, в котором на протяжении всего фильма жена вяжет шаль, а мужа ежедневно избивают, привязывая за ноги вниз головой, и в конце фильма убивают. Этот фильм по жестокости и ужасам тюрьмы не мог быть сравним ни с каким другим. Мировая общественность на это закрывала глаза.
А как в свое время всех потряс фильм «Один день из жизни Ивана Денисовича». Сколько шума, сколько визга тогда подняли на Западе. А в нем самая страшная сцена, когда заключенный находит в супе рыбий глаз.
Пересказав свои размышления соседу по палате, я предупредил, что сегодня на обед нас ждет рыбный суп.
– Неужели? – спросил сосед. – Что, неужели так страшен был рыбный суп? Ведь уху варят не только в России?
Я успокоил соседа.
Вот и обед, а обхода все нет. Все переспрашивают друг у друга, а можно ли идти на обед, ведь отделение-то кардиологическое, неужели все больные госпитализированы в это отделение по гипердиагностике врачей скорой медицинской помощи? Почему тогда у всех больных с собой нитроглицерин и так часто все его принимают?
Ну вот, слава богу, дошли до столовой, на постах отделения медперсонала нет.
Сосед мой по палате, доктор-терапевт, с ним мне спокойнее, говорит:
– Э, милый друг, вы здесь еще и не такое увидите. А рыбьи глаза покажутся вам манной кашей.
Следующие два дня я лежал в кровати, ждал обхода врачей, с ужасом вспоминая рыбный суп, и ждал манную кашу.
Сосед по палате, доктор-терапевт, рассказал нам историю о другом кардиологическом отделении, где он лежал неделю назад.
В приемном отделении ему сразу же предложили подписать контракт на установление двух стентов в сердце. Стенты устанавливают в коронарные артерии при нарушении кровотока.
Подписав контракт, его быстро повезли на коронарографию, правда, после приступа стенокардии прошло уже более двух суток, но доктор и сам хотел убедиться, в каком состоянии его коронарные артерии, поскольку иногда отмечал боли в позвоночнике.
Во время коронарографии он убедился, что его коронарные артерии в отличном состоянии. Тут же, глядя на экран монитора, он спросил у лечащего врача, проводившего обследование, куда бы он хотел поставить стенты, ведь коронарные артерии у него отличные, а контракт уже подписан на их установку. И врач, проводивший обследование, объяснил, как коллега коллеге, что это недоразумение.
