Александра Веен - Последняя

Ветер гнал тучи на северо-восток. Ненастье миновало тихий, дремотно-скучный городок Заречье, почти не потревожив его. Робкий дождик пошуршал ночью в окрестных перелесках, немного побрызгал на черепичные крыши – и только. Никаких вам молний, никаких раскатов грома. Но Э́рсиль очнулась будто от грозового рокота.

– Проклятье! – выдохнула она.

Вскочила с постели, накинула стеганое одеяло поверх сорочки и бросилась на улицу.

Одноэтажный домишко, что снимала Эрсиль, стоял на самой окраине, поэтому с заднего двора открывался широкий обзор на поля – уже перепаханные и угрюмые.

Эрсиль долго смотрела вслед умчавшейся буре и пыталась различить хоть что-то в беспокойной тьме, окутавшей полноводную реку Морбэ́й. В ушах стучала кровь, сердце разрывалось на куски. Эрсиль сгорбилась возле низкой каменной ограды и прижала ладони к груди.

– Значит, вернулся, – хрипло сказала она.

А чему тут, собственно, удивляться? С августа он проникал в ее сны все чаще, с августа Эрсиль не находила себе места. Она старательно замыкалась – в надежде, что ее не затронет, обойдется. И вот не обошлось. Теперь ей нужно выбирать.

Эрсиль подковыляла к скамейке, тяжело опустилась на нее. Боль помаленьку утихала. Да, за год Эрсиль совсем отвыкла, а он появился так близко. Скорее всего, переправился через Морбэй по Зареченскому мосту и двинулся в столицу.

Над головой Эрсиль шумели дряхлые яблоневые деревья, с ними спорил куст жимолости, что рос неподалеку. Заполонившая грядки душица пропитала сад густым и в то же время острым запахом. Эрсиль нагнулась, сломила пару жестких стебельков, размяла пальцами. Ей полегчало, и решение созрело. Где бы еще раздобыть чуточку смелости?

Наконец Эрсиль поднялась и зашагала к покосившемуся крыльцу. Вдруг смутно белевшую впереди стену, разделенную черными столбами опор, заслонила тень. Заслонила и вмиг исчезла. Эрсиль застыла. Померещилось? А если нет, то что? Во мраке всякая тень – вылитое чудище.

В спальной Эрсиль зажгла масляную лампу. Выволокла из-под кровати мешок с четырьмя вшитыми ремнями и заглянула внутрь.

– Здравствуй, отрепье, – пробормотала она, вытягивая измятые холщовые штаны и дырявую шаль.

К рассвету все было готово. Мешок увязан аккуратным тючком, в сумке – мятные леденцы, толстый кошелек, неплохая карта Северных Земель и грамоты с печатями шести графств, чтобы беспрепятственно путешествовать по Онсельвальту. За эти бумаги у Эрсиль некогда затребовали баснословную сумму, и не особенно они ей понадобились.

Сундук с книгами и большинством нарядов Эрсиль отнесла в подпол, а сама облачилась в добротное серое платье. Оно старило ее и полнило, с тем умыслом и приобреталось.

Скрутив темно-русые волосы в пучок и нахлобучив полинялую шляпку с плотной вуалью, Эрсиль поспешила к господину Ба́топу, хозяину дома. После длительного ожидания – господин Батоп изволил кушать, – Эрсиль пригласили в рабочий кабинет. Она разъяснила, что сестра покойного мужа зовет ее погостить, возвратила ключи и даже не заикнулась о деньгах. Господин Батоп выслушал ее с доверчивой улыбкой, разложив прелестной бархатистости щеки по плечам, и тоже не заикнулся о деньгах. А зачем ему? Уж коли он дерет втридорога за лачугу Эрсиль, разве упомянет он первым о месячной переплате? Как бы не так! Впрочем, Эрсиль не обижалась, господин Батоп был ей удобен. Сам нечист на руку, он редко задавал вопросы и держал язык за зубами. Чего не водилось за его женушкой.

Эрсиль замешкалась у дверей, а в столовой разгорался обмен мнениями, отзвуки которого долетали до прихожей.

– Вдовушка-то наша сбега́ет неведомо куда! А и скатертью дорожка! – восклицала госпожа Батоп.

– Да, шкатертью! – шамкала почтенная родительница господина Батопа.

– Нам же лучше. А то страху натерпелись!

– Это ж почему?

– Вы никак опять подзабыли, страдалица моя? Ну да я повторю, мне нетрудно. – И госпожа Батоп с удовольствием повторила: – Я так разумею, вдовушка наша сама себя вдовою сделала. Лицо ее видели? Это муж ее украсил – он был горазд бутылочку опорожнить. А она осерчала и кочергой его, кочергой!.. Потом из А́берноуфа улепетнула к нам: граница рядом. Все средства его прикарманила и живет припеваючи!

– Батюшки, страсти какие!

Эрсиль искренне согласилась с почтенной родительницей господина Батопа – страсти нешуточные! Ладно, что из Аберноуфа, определили по смягченному выговору, но откуда взялось «кочергой, кочергой»?

– До чего ж приятные люди, – буркнула Эрсиль и еще подумала, что госпожа Батоп не очень-то в ней и ошиблась.

Эрсиль не медлила и в четверть десятого покупала билет на чистенькой, недавно отстроенной железнодорожной станции. Доехала сначала до И́оля, затем до столицы Йор-Вейнс. Там она поняла, что опоздала.

Вечером Эрсиль навестила одну лавчонку – якобы барахольщика. Ею владел бабушкин знакомый. Он не отказывался получить несколько самоцветных камушков за полцены. Где-то отсы́пали бы вдвое против этого. И где-то поинтересовались бы, откуда у небогато одетой барышни неиссякаемый запас опалов, искусно ограненных топазов, аметистов и сапфиров…

Эрсиль переночевала в гостинице у вокзала и продолжила дышать паровозным дымом и трястись в дребезжащих вагонах. Отступать сразу она не желала.

Утром восемнадцатого сентября Эрсиль сосредоточенно изучала карту, сидя в поезде. Он вот-вот должен был отправиться из Гри́для на север.

Тем же утром за девяносто с лишним миль от Гридля матушка Ворку́ра подстерегала констебля. Он вот-вот должен был отправиться в трактир «Барашек Ту́кби» и угодить прямиком ей в когти.

Следует заметить, что Тукби – это захолустная деревенька южного удела графства Э́льсул. Она окружена дремучими лесами, и вы с чистой совестью можете именовать ее медвежьим углом. Если в такую глухомань забредает чужеземец, вниманием его не обделят. И тогда, не сомневайтесь, на диво зоркими и любопытными окажутся подслеповатые дамы весьма преклонного возраста.

С чем пожаловал седой Мо́риш – тот самый чужеземец, не догадывался никто. В потрепанной широкополой шляпе он завалился на постоялый двор пасмурным осенним днем, славно подкрепился и снял комнату.

– И что, ответьте вы мне, нужно здесь этому шлендырю? – подзуживала своих подруг матушка Воркура, отличавшаяся деятельной натурой. – Он у нас в церкви и не мелькнул, нечестивец! Хлебнем с ним лиха, нагорюемся!

Не напрасно обитатели Тукби величали матушку меж собой Воркуро́нихой. Такой бойкой старушки еще надо было поискать. Матушка караулила чужеземца с завидным пылом, и ее не заботило, что сама она при этом трижды пропустила обедню. А уж когда на Тэ́рлинской дороге ограбили и покалечили местного торговца Но́ттэра, смекалка Воркуронихи заработала вовсю. Какой тут простор для нее открылся! И она не поленилась одарить собственной мудростью констебля.