ОДНАЖДЫ
Назавтра Лай должен был возвращаться в Фивы. Он чувствовал, что в доме Пелопа явно перевкушал яств со стола радушного хозяина, да и кубок наполнял излишне часто игристым, янтарным вином. Теперь Лай лежал, запрокинув руки за голову, в зале, отведенном для именитых гостей, на широком, роскошном ложе и, время от времени, его мучила отрыжка, одолевала дремота и в животе нехорошо урчало. Его праздничные одежды смялись и носили следы жирных и винных пятен. Прикрыв глаза в дрёме, он видел пышную фигуру женщины, её упругую высокую грудь, изящную, словно из мрамора шею.
Лаю хотелось ущипнуть эту грудь, он потянулся рукой… Очнувшись от дрёмы, он невольно поморщился и перевернулся на живот. Веки вновь отяжелели, и перед глазами предстало лицо юноши. Лай напрасно тщился вспомнить, кому принадлежит этот божественный облик, однако мысли ворочались в мозгу тяжело и лениво.
Лай проснулся от зычного голоса пелопова раба. Тот возвещал громогласно в соседнем покое о прибытии из гимнасий Хрисиппа, сына Пелопа. И тут Лай вспомнил, кому принадлежит, виденное им прекрасное лицо, обрамленное волнистыми, короткими волосами, с чёрными большими глазами и тонкими точёными крыльями носа.
Лай сел на ложе, трижды хлопнул в ладоши и к нему, тут же явился раб, стоявший все это время по ту сторону проёма входа в покои, за колоннами.
–Короткий хитон, сандалии и вина, – хриплым голосом, коротко приказал Лай и сел, подобрав колени и положив на них голову. А она гудела от излишеств и предвкушения встречи с Хрисиппом. Вскоре явился раб, со всем требуемым и с сосудом, наполненным водой. Он одел Лая, ополоснул ему ноги, протянул полный кубок вина. Лай долго вертел кубок, что-то прикидывал, соображал, морщился, глядя на игристую жидкость, наконец, собрался с духом и, закрыв глаза, выпил содержимое. После этого из его лёгких вырвался вздох облегчения и довольства. Он махнул на раба рукой, тот, молча удалился. В это время послышался добродушный голос входящего Пелопа.
–О! Наш высокий гость весьма чтит бога Дионисия, как и всякий, уважающий себя эллин.
Пелоп остановился у входной колонны, рядом стоял юный Хрисипп.
–Не хочет ли царь фиванский отдохнуть в тени портика?
Друзья направились к выходу. Они расположились на мраморной скамье, рядом стоял такой же столик. Стройные ионические колонны создавали впечатление, что портик парит над холмом. Между колоннами тянулись виноградные лозы. Солнце клонилось к закату. Гроздья винограда светились в солнечных косых лучах, от мраморного пола тянуло блаженной прохладой. Хрисипп сел рядом с отцом, напротив Лая.
–Ты завтра покидаешь нас, -с неподдельной грустью сказал Пелоп, -остался бы ещё ненадолго.
–Нет, я должен быть в Фивах.
–Жаль конечно, однако, если богам будет угодно, ты ещё навестишь нас.
Появились рабы с разносами. Оливки и виноград, амфора и два кубка украсили мраморный столик.
–Что же я не вижу третьего кубка!? Для третьего мужа, -смеясь удивился Лай.
–О, нет, -коротко запротестовал Хрисипп, до того молчавший.
–Он ещё не муж, но юноша, -торжественно и гордо возвестил Пелоп, -и этот отрок нам споет сегодня. Я хочу, чтобы ты послушал его песни. Мои друзья, слушая Хрисиппа, говорят, что это сам Орфей поет его голосом и играет на лире.
Один из рабов подал юноше инструмент. Так, беседуя и слушая песни Хрисиппа о Героях, друзья просидели за кубками почти до темноты. Чем дольше Лай слушал сладкозвучные песни сына Пелопа, чем внимательнее всматривался в его нежные прекрасные черты, тем больше он желал не расставаться с ним.
Поздно вечером, когда гости Пелопа захмелели и политические беседы наскучили им от чрезмерных возлияний и непослушания языков воле их владельцев, Лай подозвал к себе Пелопа и, упрямо мотая головой, спросил
–А почему нет Хрисиппа?
Пелоп, также, не очень хорошо владея собственным телом и мыслями, склонившись почти к уху царя фиванского, пробормотал,
–Не муж, но мальчик…возлияния не угодны…этому…виноградарю, Дио…Дио… -…нисию, -закончил Лай.
–Как неугодны? Богу виноделия? Неуг…
–Да, богу вино…,-перебил Пелоп.
–Э нет, -Лай помотал пальцем перед носом Пелопа, -нет. Дионисию всегда угодно. Пусть все приобщаются к возлиянию. Пусть станет мужем, эллином, воином. Мне угодно. Раб, -закричал Лай, -Раб! Хрисиппа зови. С лирой.
Раб удалился. Гости сидели по двое, по трое. Слева от друзей два гордых эллина заспорили. Но в чем суть спора ,они и сами не знали. Слышались проклятия, имена богов, кто-то сзади Пелопа, призвал в свидетели бога Пана. Один из юных гостей посылал своего старшего сотрапезника в Тартарары, и густой запах винных паров кружил головы более, нежели содержимое выпитых амфор.
Юный Хрисипп старался скрыть свое недовольство за маской безразличия. Он пел по приказу отяжелевшего и отупевшего от чрезмерностей родителя, но пел для себя, не видя и не желая видеть присутствующих.
Впрочем, вряд ли они могли услышать его песни, ибо, одурманенные плодами трудов Дионисия и благовониями, которыми окуривали рабы помещение, либо дремали на ложах, либо упрямо спорили между собой с полусомкнутыми веждами.
К середине ночи Лай очнулся от тяжёлого полусна и его, покрасневшие красивые глаза, остановились на Хрисиппе. Он довольно ухмыльнулся и, подойдя, взял лиру из рук юноши.
–Хочешь я спою тебе? Хотя я давно не пел и не играл. Все же я спою тебе о моих родных Фивах.
Неверной рукой Лай тронул струны. Голос его звучал хрипловато, но чувствовалось, когда-то он был неплохим исполнителем.
Он пел, забыв обо всем, глядя неподвижными расширенными зрачками в глаза Хрисиппу и видел он в этих глазах Фивы, свой роскошный дворец,.. Но вот слёзы непрошено навернулись на глаза и Лай почувствовал такую безысходную тоску, в груди так защемило, что он внезапно остановился. Песнь оборвалась на полуслове, на полузвуке и он прошептал «Хрисипп. У меня нет сына, нет дочери. Будь моим.»
Однако шептал Лай только губами, беззвучно. Юноша не понял сказанного.Он лишь почуял, что вкусивший излишеств в жизни и во дворце Пелопа гость, страждет, преисполнен грусти и нежности.
–Давай совершим возлияние Зевсу, – тихо предложил Лай. Предугадав благородный порыв юноши тактично отказаться, он предупредил его отказ словами:
–Я знаю – ты честный и чистый юноша, однако, кубок вина не повредит ни твоей чести, ни твоей праведности.
Он сам наполнил кубки. Хрисипп в смущении потупил взор.
А тем временем в обожжённом мозгу гостя рождался план. Он решил попытать счастия и, обольстив юношу речами и не без помощи янтарного вина, уговорить его отправиться с ним, погостить в Фивы. А там уже Лай позаботится о том, чтобы Хрисипп не смог вернуться на Пелопоннес.
