Хвостов вышел из такси, поеживаясь, на ходу поднимая ворот пальто, он проваливался в ноябрьскую морось. Тем временем в зале собралось достаточное количество журналистов и почитателей таланта Хвостова, писателя – документалиста, писателя, предвидевшего гибель русской глубинки и деревни, а вместе с ней и Есенина как образа, да и вообще трансформацию русской идентичности в условиях смешения с европейской культурой. В маленький, непримечательный книжный магазин заходили разные люди– все они ожидали Хвостова, сегодня презентация новой книги.
Хвостов докуривал у черного входа, пар изо рта вместе с дымом образовывал легкое облачко, которое частично скрывало его лицо. Короткие черные волосы, такие же черные глаза, легкая небритость, рост средний, ничего особенного, пройдешь мимо и даже не узнаешь, что это писатель, а главное взгляд, усталый и даже немного глупый взгляд, у писателей такого конечно не бывает. Бычок упал на мокрый асфальт, рассыпавшись искорками пред неминуемой кончиной. Хвостов дернул дверь. Зашел, повесил пальто и вот он в главном зале.
– Дорогие друзья! Рады видеть вас в нашем магазине “Книгоград”, сегодня у нас в гостях, автор “Русской бездны” и “Истории деревень российских” – писатель-документалист Дмитрий Хвостов!
Хвостов сел на стул. Окинул взглядом собравшихся людей и остановился на упитанном молодом человеке, который только что объявлял его, парень натянуто и неестественно улыбался, и будто извиняясь, посматривал на часы.
Здравствуйте – севшим голосом сказал Xвостов. “Сегодня презентация моей новой книги, называется она “Банька по-черному” и я думаю, что это последняя книга в цикле заметок о брошенных русских поселениях. Полтора года назад я отправился в село “Отгульное” – сказал Дмитрий, не скрывая легкой улыбки, произнося название деревни. “Село само по себе маленькое, но что примечательно, там очень много бань, неподалеку от села стоял завод…”– Хвостов не договорил, в толпе людей он вдруг отчетливо увидел мужчину, сильно отличающегося от всех остальных. Рваная шапка ушанка, седая борода, на вид лет 70, глубокие морщины, бельмо на правом глазу, подранный тулуп и валенки. В зале повисла мертвая тишина, Хвостов с силой зажмурил глаза. Открыл. Осмотрелся по сторонам. Вроде примерещилось. В зале начались перешептывания: “Чего это он? Пьяный что ли?”, “Плохо стало, видишь, как жмурится”, “Это мигрени у меня такое было, помнишь Люба?”. Молодой человек нервно смотрел на часы, на лбу выступила испарина.
Хвостов решил продолжить: “В общем друзья, книга хорошая, про честный труд и отдых, про страну в осколках которой мы живем, и они, осколки эти, настолько крепко застряли в голове у многих из нас, что до сих пор сложно привыкнуть к окружающей действительности. А теперь, я с радостью отвечу на ваши вопросы, время у нас как я понимаю, поджимает”. Журналисты задавали вопросы, разные, но в сущности одинаковые, про спасение русской деревни, про важность работы на земле для русского человека. Хвостов чувствовал всю эту пошлость, он понимал, что и он и эти журналисты, просто пляшут на трупах этих поселений, зарабатывают на мертвом, а потому не сильно отличаются от любого похоронного агентства. Паразиты в мертвом теле, не больше, не меньше.
Наконец вопрос задал не журналист. Это было видно, по выражению лица, по рукам, одежде. Журналистом этот парень быть не мог. Он сжимал какую-то бумагу в руках, было видно, что он не обычный читатель, он пришел сюда что-то узнать. Он мялся и молчал. Хвостов решил помочь: “Молодой человек, вы хотите что-то спросить?”. “Да” – неуверенно начал он. “Дело вот в чем, я ваших книг не читал, но мой дед жил в одной из деревень куда вы приезжали для написания…” тут он запнулся, развернул бумажку и прочел: “для написания “Хуторских историй”. “Эта книга не издана и издана не будет” – внезапно перебил Хвостов, его голос отдавал какой-то злобой, тяжеловесностью, железом. Парень сначала растерялся, потом продолжил:” Меня не интересует эта книга, мне нужно узнать, что с моим дедом, поскольку, судя по письму вы последний человек, который застал его в живых, если у вас есть хоть какая-то информация, я бы хотел поговорить с вами после… Деда моего звали Матвей Игнатьевич, вы останавливались у него тогда в 2003”. Хвостов не смог ничего ответить. В глазах темнело, Матвей…Игнатьевич…2003 год. Дмитрий потерял сознание и упал со стула. Люди встревоженно встали с мест. Парень с бумажкой в руке, остолбенел. Это было последнее письмо от его ныне покойного деда.
“Дим ну куда ты поедешь? Далась тебе эта деревня? Совсем с ума сошел? Зачем тебе вообще эти книжки писать, давай я с папой поговорю, он тебя устроит, все дела”. Отец Светы еще в девяностых, “приобрел” несколько цехов и с двухтысячных производит колбасу для народа, дряную, но дешевую, потому народ и покупает. Света – моя одногруппница, точнее девушка, точнее я не знаю кто она мне, но постель у нас общая. В этом году закончим университет, и пора с ней прощаться. Надоело.
Тем временем Света налила себе еще бокал шампанского.
– Димуль, я что-то не пойму, а что это мы за дамой не ухаживаем? Так вот я, о чем тебе говорю, не надо никуда ехать, книжки писать, глупость, ну глуууупость полная. Да и вообще, ты что меня бросишь одну, а, заяц?
Света улыбалась и икала. Ее нога скользила по моей, она пыталась подмигнуть, но пьяное расслабленное лицо было способно только на то что бы закрывать и медленно открывать глаза. 2 часа ночи. Надо уезжать. Я встал поцеловал свету в лоб и начал собираться.
– Ик…а ты куда?!
– Свет, я домой поехал. Давай завтра встретимся и все обсудим на трезвую.
– Ты со мной не останешься?!
Я промолчал.
–Ой ну и вали тогда. И сейчас…и в деревню свою…и вообще. Вот правильно папа тебя мудаком назвал… Ик…
Я открыл входную дверь квартиры. Спустился. Вышел из подъезда. Вечерняя ноябрьская морось. Такси уже ожидало меня. Недолго думая я открыл дверь и сел в машину. На Свету я не злился. С каждой нашей встречей я все больше понимал, что трачу с ней время, да и она со мной. Мы из разных миров и нам просто-напросто скучно вдвоем. Сейчас у меня нет времени на нее. Сейчас у меня есть дело. Я хочу написать книгу про жизнь на хуторах, какие люди там живут, как живут, нравится ли им это уединенность и в каком-то смысле отшельничество. Эту сторону жизни крайне редко освещают в газетах и по телевидению, а по сути своей она является другой, абсолютно отличной, диаметрально противоположной жизни в городе, но эти люди не хотят в город, они не любят город. Город большой шумный, пропитанный дымом и выхлопными газами машин. От моих размышлений меня отвлек таксист:
