Второе января
(Участник конкурса «Второе января»)
Всегда, когда мы собирались отмечать Новый год у Сергеевых, следующего дня – первого января – как такового просто не существовало. Вот ни разу. Да, тридцать первого мы начинали загодя, встречали наступление нового года по Владивостоку, потом по Новосибирску, ещё по каким-то городам, пока вместе с часовыми поясами не доходили до Москвы. Без пяти полночь слушали речь президента, стоя пели гимн, загадывали желания, пили, ели, шли гурьбой на ёлку, благо центр был в шаговой доступности. Снова пили, поздравляли с праздником незнакомых людей. Потом уже события переплетались, перемешивались, как праздничный винегрет, ну, короче, просыпались мы всегда утром второго, а первое число – оно как-то выпадало и из календаря, и из жизни.
Так же было и в этом году: я продрал глаза спозаранку и долго пытался понять, где нахожусь, и вспомнить события прошлого дня или ночи. Воспоминания всеми силами упирались заползать в пульсирующую болью голову. С точностью я был уверен лишь в одном – что сегодня второе января. Взглядом я скользнул по потолку с трещиной, затем по обоям с зелёными цветами и уставился на огромную – в полстены – репродукцию Айвазовского «Прощание Пушкина с морем». Затем на кровать запрыгнула кошка и, мурлыча, начала тыкаться мокрым носом мне в лицо. Ну и апогеем этого пробуждения стал детский голос, который вдруг позвал с кухни: «Папа, па-ап».
Надо было вставать и отправляться на поиски моего друга Сергеева, вот только три вещи смущали меня: не припоминаю я у него на стене такой огромной картины, кошек этот аллергик отродясь не держал, да и дети его давно уже выросли и разъехались по миру.
Вот так дела-а!
Вновь позвал ребёнок, и на него шикнул женский голос. И снова замешательство: Ленка – жена Сергеева – в командировке была, да и вообще, мы сугубо мужской компанией в этот раз Новый год встречали.
До меня с опозданием дошёл смысл слов, которые произнесла мама мальчика: «Тише, Коль, не шуми, отца разбудишь».
«А чего он др-р-рыхнет? – обиженно прокартавил мальчуган. – Вчера мне в танки обещал поиграть».
«Проснётся – и поиграет, раз обещал», – голос женщины был приятный и совсем не злой.
Я сел на кровати. Осмотрелся в поисках одежды, но, увы, ничего не нашёл. И тут вдруг засвербело в носу, и я громко и смачно чихнул, а потом ещё и ещё несколько раз. Чих с бодуна – это для меня обычное дело.
– Ура, папка проснулся! – ворвался в комнату кучерявый мальчишка и бросился ко мне. Следом спешно вошла женщина, пытающаяся поймать сорванца, но ничего у неё не получилось. – Папка, я соскучился, давай игр-р-рать!
Незнакомый мальчишка забрался мне на колени и обвил шею своими ручками, от него пахнуло молоком или кашей, чем-то таким детским, непринуждённым, чем-то знакомым и одновременно давно забытым.
Я поднял глаза и посмотрел на Неё. Я впервые видел эту женщину, хотя отдельные её черты: улыбчивый взгляд уставших глаз, ямочки в уголках губ и родинка над левой бровью, – показались мне смутно знакомыми.
– Выглядишь не ахти! – рассмеялась она. Но, всмотревшись в мой недоуменный взгляд, спросила: – Совсем ничего не помнишь со вчерашнего?
– Не! – хрипло выдавил я из себя и помотал головой, тут же поморщившись от головной боли.
– Ну тогда следует снова перейти на «вы» и познакомиться. – Мне послышалось в её голосе разочарование. – Я Виктория. Вика. А вы, если не изменяет память, Саша?