Снег пошёл внезапно, ухудшив видимость примерно в двадцать раз. Белые хлопья посыпались на лобовое стекло, как из пачки сухого завтрака, которую начал трясти распсиховавшийся ребёнок… Тысячи пушистых кристалликов ринулись бороться с «дворниками», появляясь из неразборчивой тьмы, с которой даже нормально не справлялись фары их фургона, освещая перед автомобилем лишь с десяток метров. Такие уж они – зимние вечера.
Виталик выругался, пристальнее вглядываясь в дорогу. Они ехали – вернее, плелись – не слишком уж быстро, а теперь и вовсе нельзя было подумать о том, чтобы управиться с заказом до девяти часов.
Вадим, сидевший на пассажирском месте, скосился на ощетинившегося водителя.
– Тише едешь – дальше будешь, – сказал он.
– От того места, куда едешь, – буркнул первый.
– У тебя такой голос, будто это я тебя заставил ехать сегодня, – произнёс Вадим, с лёгкостью угадав настроение Виталика. – Ты же сам сказал…
– Да-да, – прервал его водитель. – Я сам сказал… А ты что, против был?
Они помолчали. Погода, тем временем, ухудшилась ещё сильнее.
– Нет, – ответил Вадим, глядя на закатанную дорогу, впереди собирающуюся начать извиваться – неминуемый спуск в сторону административного центра, куда они везли заказ. – Лучше с делами разобраться в пятницу вечером, чем в субботу утром…
– До понедельника нельзя было подождать? – распалялся всё сильнее Виталик.
– Владлен Ренатович мне сказал, что «ипешник» уже перечислил ему половину денег за товар, – пояснил Вадим. – И он сказал, что мы поедем либо сегодня, либо завтра, а уж выбирать нам… Когда удобнее.
– Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня?
– Ну, типа того…
Опять молчание, разбавляемое мерным гулом их серого фургончика, на котором они везли с десяток ящиков водки, шампанского и пива. И вроде бы там даже было дорогое виски… И кто его будет покупать. Это ж селяне, знают они хоть, что такое виски? А брендированное виски? Или для них всё одно – и стеклоочиститель подойдёт?
Как будто читая мысли Вадима, Виталик пробубнил:
– Вот из-за какой-то алкашни мы сюда тащимся… Они что, в город съездить не могут за бухлом?
Вадим поморщился. Виталик ругался очень часто, а курил очень редко, только когда слишком уж невыносимой становилась работа. Её он ненавидел, но всё равно «крутил баранку» – делать ничего больше он не умел. А уж кредит в миллион рублей отдавать надо было… Самое интересное, что Виталик даже не мог объяснить, куда же он потратил эти деньги, на что… Машину он не купил, за квартиру аванс тоже не вносил. Наверное, на кутёж. На женщин и азартные игры.
– Предновогодняя пора ж. Спрос везде вырос, не только в этих местах. И в городе тоже, – примирительно заявил Вадим. – Ты думаешь, машинисты товарных поездов тоже так думают, когда…
– Конечно! – прервал его Виталик, озлобившись совсем уж чрезмерно. – В такую-то дыру гнать состав… Наверное, на стоянках каждый из них думает «скорей бы назад». Уверен. И грузчики так думают. «Скорей бы разгрузить». И комплектовщики. И кладовщики. И даже продавцы. Думают, скорей бы разобраться с очередным деньком… И пойти спать. Или бу…
– Даже готов поспорить?
– Конечно. На что угодно…
– На миллион?
– Миллиона у меня нет, – буркнул Виталик.
– И бабы нет. На что спорить-то с тобой?
– Кстати, я тут познакомился с одной бешеной красоткой. Волосы – масло. Кожа – молоко. Вообще охрененная. А уж когда я с ней сходил на свидание, так почти влюбился… Ты когда-нибудь видел Хилькевич?
– Видел.
Вадиму совершенно не понравилась виталькина аллегория – молочные продукты он плохо переваривал. Как и бесконечное недовольство своего напарника, с которым три года уж на фургончике развозил алкоголь по торговым точкам. «Ипешники» оставляли заявки Владлену Ренатовичу, переводили часть денег, а остатки отдавали позже – как ящики с позвякивающими бутылками уже были на полках.
– Так эта – вообще на неё не похожа, – продолжал Виталя. – Сейчас покажу…
Он стал держать одной рукой руль, а другой полез в карман своего пуховика, и лицо его, немного преобразившееся, опять стремительно помрачнело. Он спешно полез в другой карман; поменял руки, начал рыться во внутренних. Самообыск ничего не дал.
– Дома забыл фотокарточку? – пытался пошутить Вадим, но вышло не смешно.
– Какую карточку! – процедил водитель. – Телефон оставил в жилетке на складе. Дерьмо!
– Не спёрли бы…
– Только пусть попробует, – ощерился Виталя, подразумевая кого-то конкретного. – Мне комплектовщики уже жаловались, что завскладша прёт что-нибудь себе, а недостачу вешают на них. Как тебе такое нравится?
– Мне вообще это не нравится, – отмахнулся Вадим.
Спуск закончился, и фургон оказался на относительно прямой трассе, заледенелой, по бокам от которой возвышались наметённые закостеневшие сугробы. Глядя в своё пассажирское окно, Вадим видел ещё и собственное размазанное отражение в стекле. Лицо его было каким-то бледным, а глаза выглядели чёрными пятнами. Такими же чёрными, каким выглядел отсюда лес, возвышающийся стеной поодаль.
– Глухомань… – продолжал нудить Виталик, и стал тыкать магнитолу. Заиграла песня «Зверей», отчего пассажир сначала искривился, а потом сухо рассмеялся.
– Ничего другого не нашлось?
– Когда ты сегодня слушал на весь склад ремейки на попсу ещё более страшную, никто тебе и слова не сказал. Так что давай ты теперь потерпишь?
– Да, – улыбнулся Вадим и достал телефон. – Разрядил в ноль, но зато настроение хорошее… Пятничный вечер. Можно и подумать о чём-то приятном. А ты всё ноешь и ноешь.
– О чём будешь думать?
– Странный вопрос, – признался Вадим. – Наверное, о своей девочке.
Виталик прыснул – скрипучим и задеревеневшим смехом.
– Ей уже под тридцать лет. Видал я твою торбу…
– Угомонись. Разве это главное? Или твоя бешеная красотка идеальна?
– В сравнении с твоей «девочкой» – ещё как…
Вадим не был из обидчивых людей, да и конфликты не любил раздувать на пустом месте. Конечно, сейчас повод внезапно нарисовался, но… Пятничный вечер. Заиндевевшая дорога. Снег. Тьма кругом, разве хочется лаяться? Проще оставить это на потом – когда вот он покажет фотографию своей пассии, вот тогда-то можно и отыграться…
Снег валил всё это время и только лишь усиливался… Белая стена за окном давила на машину со всех сторон, даже лес теперь не был виден. Только лишь кусок серой колеи перед бампером, тянущейся вдаль и вдаль.
