Негина Елена Николаевна
Борск, 1983/84
Год и место рождения: 1970, Кострома-17 (с 1994 г. – Борск).
В 1989–2002 гг. проживала в Горьком/Нижнем Новгороде.
С 2002 г. живёт в Калининграде.
Профессия: менеджер по персоналу на автосборочном заводе (с 2012 г.).
Образование: высшее техническое.
Даты наводки: 5 сентября 2018, 21 января 2019.
Дата беседы: 16 марта 2019.
Мои родители были режимные физики. Мама рассчитывала что-то сверхсекретное у себя в институте. Папа на Новую Землю ездил бомбы взрывать. Ну, то есть никто мне тогда не говорил, конечно, что на Новую Землю и что бомбы. Просто: «Папа в экспедицию уехал». Иногда на три месяца, иногда на четыре. Когда мы «за зону» ездили – к родственникам в Москву или на Чёрное море летом, – мама мне напоминала обязательно: «Я работаю бухгалтером, а папа геолог, ищет молибден». Это для чужих, для случайных знакомых такая версия была.
Слово «молибден» моих «зазонных» сверстников очень впечатляло. Никто про молибден не знал ничего, все кивали с серьёзным видом. Можно было вешать им на уши, что на язык попадёт. Космические корабли, супербатискафы какие-то для исследования глубин Тихого океана. У меня с фантазией никогда проблем не было. Поэтому и боюсь вам сейчас приврать. Про детство сами же, наверно, знаете, как трудно рассказывать честно: зазеваешься немножко, дашь себе волю – и уже наврал с три короба.
Из того же места, из фантазии неуёмной, растёт моя любовь к фантастике. Реалистическая проза, книжки, где всё «как в жизни», включая нашу великую-могучую классику, – мне в таких книжках всегда тесно было и душно. Как будто степеней свободы не хватало. У меня в институте лучшая подружка была, Иля Асадуллина (мы с ней до сих пор общаемся). Она, когда мы только познакомились, Чеховым бредила и Буниным. И ставила мне на вид постоянно: «Ленка, ну когда ж ты повзрослеешь? Сколько можно эти сказки читать?» По юности всё это ведь страшно важным кажется: что читаешь, что слушаешь, кино какое смотришь… Я даже стеснялась одно время. Фантастику втихую от Ильки читала. Книжку Азимова стыдливо оборачивала газеткой…
А потом прочитала где-то, в предисловии к роману какому-то, что реалистическая литература – это с исторической точки зрения аномалия. Ведь тысячи лет вся литература состояла из небылиц. Считалось абсолютно нормальным, что в историях полно богов, полно чудес, животные разговаривают. Призраки ходят по крепостной стене. Только в Новое время возникла эта странная идея, что нельзя фантазировать как хочется, что нужно фантазировать строго по правилам. Что нужно тупо реальность имитировать, если хочешь быть серьёзным писателем.
Короче говоря, реализм – это не норма жизни. Это новомодный вывих в истории мировой литературы. Вот так вот. Когда я это прочла, у меня прямо эйфория была. Все комплексы насчёт фантастики сняло как рукой.
А в детстве никаких комплексов на этот счёт у меня и подавно не было. Мне повезло, наверно. Это я уже потом, взрослая, поняла. Повезло, что мама была физик, и что школа наша, третья, была с физическим уклоном, и весь город кишел учёными, среди которых довольно много было женщин. Поэтому никого особенно не корёжило, что боже ж ты мой, какой ужас, девочка фантастику читает, ходит в ракетно-модельный кружок, бортинженером хочет быть на станции «Салют». Её ж, дуру такую, замуж никто не возьмёт! Мне мозги не полировали на эту тему никогда.
Правда, бабушка Катя московская, папина мама, сокрушалась, что я в штанах вечно хожу. (У меня, по-моему, в старших классах и юбки-то ни одной нормальной не было, кроме школьной.) Так и слышу, как она восклицает со своей театральной интонацией: «Не девица, а фарцовщик!» Мне родители по большому блату джинсы достали хорошие итальянские… Но к моим увлечениям бабушка Катя никогда не придиралась. Наоборот, я с ней даже влияние невесомости на человеческий организм обсуждала. Она врачом всю жизнь проработала, могла за чаем целую лекцию по физиологии прочесть как с листа.
В Борске… У нас, кстати, всегда говорили «Борск». Другие названия – Кострома-17, Кострома-72, Краснозвёздный – это в документах только было, да и то в секретных. А говорили только Борск. До войны, до основания города там деревня была, называлась Лисий Бор. Из неё, видимо, «Борск» и получился. Стихийно…
Книжный магазин в Борске всё моё детство был один: на площади Ленина. Он и сейчас на том же месте, я вам фотографию найду в интернете. Так, секундочку…
Вот, на углу здания, видите? Крыльцо с треугольным козырьком? Это одно из первых зданий в городе, в самом начале пятидесятых построено. Уже при Горбачёве второй книжный открылся в одном из новых микрорайонов, в позднесовковом стиле. После этого их начали различать: «Новый книжный» и «Книжный на площади». Но это за считаные месяцы до моего отъезда в Нижний случилось. Так что «Новый книжный» – это уже не моя история.
В старом книжном, в «Книжном на площади»… Бог ты мой, там же ещё и запах этот был… Он исчез потом, в нулевые уже, после евроремонта. Вы ведь представляете себе запах советского книжного? Такой… плотный… бледно-фиолетовый с оранжевыми пятнышками тут и там. Дразнит и успокаивает одновременно… Вы не пугайтесь, у меня синестезия просто. Довольно редкая разновидность: я запахи «вижу» в цвете. Не все запахи. Но промышленные, химические – их очень часто «вижу».
В восьмидесятые три отдела было в книжном. Налево, как входишь, начинался самый большой, с официальной литературой. Партийные брошюры, всяческий политиздат, какие-то бесконечные серии про революцию. Стояли, пыль собирали. Этот отдел никого не интересовал. Всех интересовал отдел подписных и дефицитных изданий – он был как бы в глубине основного зала, надо было пройти мимо стеллажей с партийной бурдой. Туда приходили хорошие книжки, по две-три штуки, и их сразу расхватывали. Самое удивительное, что расхватывали по-честному, в явочном порядке: кому повезёт, тот и хапнет. То есть без блата совсем.
Это, я думаю, с продавцом отдела было связано. Игорь Трофимович звали продавца. Вылитый книголюб-интеллигент: очочки с круглыми стёклами, бородка аккуратная с проступающей сединой. Начитанный до умопомрачения. Видно было, что не просто на работу ходит, а любимым делом занимается. Держался со всеми приветливо, но дистанцию соблюдал. Невозможно было представить, что кто-то может к Игорю Трофимовичу подойти и сказать: «Игорь Трофимыч, у нас полочка одна недозаполнена в чешском гарнитуре. Не отложите мне Сте́ндаля по старой дружбе? Я вам с путёвочкой в Болгарию помогу». Совершенно за гранью воображения было такое. Поэтому, я думаю, никто к Игорю Трофимычу и не подходил с такими просьбами.
