Я заметила, что определённый тип больных для обследования выбирает определённые дни. Кроме как влиянием Луны, ничем больше объяснить этот феномен невозможно. Совершенно точно в полнолуние на гинекологическое УЗИ[1] собираются самые капризные пациентки со всего города. Поэтому, увидев на небе пялящийся на землю жёлтый глаз, я прихожу на работу с чёткой установкой – пережить пару дней. Я не пытаюсь отвечать на вопросы: они пришли сегодня не за моими ответами и советами, а просто излить желчь… Такая фаза Луны! Клиника для этого – лучшее место: на работе подобное поведение может озадачить шефа, дома все привыкли к спектаклям и давно не обращают внимания, а врачи будут терпеть – это их работа. Если яду накопилось много, а крепкой уверенности в стойкости врачебной психики нет, то идти нужно в частную на платное обследование: там точно стерпят! И, поверьте, все эти «лунные» тётки вполне даже милые женщины во все другие дни.
Беременных я стараюсь вовсе не записывать на приём, пока Луна не начнёт убывать: энцефалопатия беременных, помноженная на выпученный небесный глаз, может привести к истерической неразберихе, а истерить женщинам в интересном положении противопоказано.
Регистратор Оксана поймала меня на входе в отделение:
– Нина Викторовна, к вам сегодня записана жена доктора Сирина!
Регистраторы для врача – люди важные: они сидят в обороне на передовой и первыми попадают под обстрел нервных пациентов. Результат прохождения через бастион регистратуры бывает двояким. Одни пациенты, растратив свой накал в борьбе за человеческое к ним отношение со стороны регистраторов, приходят ко мне тихими, готовыми по-родственному обнять просто за то, что я не ору и периодически даже улыбаюсь. Они ложатся на кушетку, позабыв, что пять минут назад хотели пожаловаться на хамство младшего персонала, и сосредоточено принимаются глубоко вдыхать и выдыхать по команде. Медсестра Таня внимательно слушает мои комментарии, старательно вставляя показатели измерений в заключение исследования, которое я подпишу и, как почётную грамоту в школе, вручу пациенту перед тем, как попрощаться.
Вторая часть больных рассматривает регистратуру как полигон для тренировочной стрельбы. Они накаляются добела и, разогнавшись, как паровоз под гору, уже не могут остановить шквал возмущения и стихийное стремление здесь и сейчас поменять не только всю систему здравоохранения, но и устройство мира в целом. Бросаться под этот локомотив бессмысленно. Проще запрыгнуть на ходу, поддакивая и критикуя всех отщепенцев рода человеческого, работающих в медицине, и, дождавшись, когда пар выйдет и скорость пойдёт на убыль, выдать-таки заключение обследования и пожелать хорошего настроения на оставшийся вечер.
Рудик Новиков, завотделением ультразвуковой диагностики, в полнолуние садится писать отчёт, чтобы яд лился мимо него – в основном на меня. Сохраняя poker face[2], я понесла новость о визите Сириной в кабинет заведующего.
Новиков пил кофе, развалившись в кресле и сложив ноги на стоящий перед ним столик. Коробка шоколадных конфет, которые он периодически отправлял в рот, закусывая кофейную горечь, несомненно, была преподнесена очередным благодарным пациентом.
– Сирина записана на приём на десять часов. Ты приходишь смотреть её со мной, – опустив приветствия, начала я.
Рука, потянувшаяся за очередной конфетой, замерла в воздухе, и Рудик, развернувшись всем корпусом в мою сторону, промямлил:
– Я занимаюсь отчётом. Сегодня, пожалуйста, без меня.
Подойдя к столику, я взяла конфету и, отправив её в рот, прихватила вторую про запас.
– А я имела твой отчёт в самой интересный позе, – всё ещё наслаждаясь шоколадом, ответила я и тут же получила ещё больше наслаждения от выражения лица Рудика. – Если ты не приходишь, я беру больничный и отправляюсь домой прямо сейчас.
– По какой причине?
– Дай мне полчаса, я принесу тебе три больничных листа с разными уважительными причинами моего отсутствия.
Взглянув на коробку конфет и отметив, что больше половины пока на месте, я взяла ещё одну и вышла из кабинета Новикова. До десяти оставалось меньше часа, и я решила, что успею посмотреть пару больных. В коридоре сидела очередь. Сегодня принимала молоденькая Любочка, дочка профессора-кардиолога, закончившая институт год назад. Её сразу приняли в нашу клинику, куда без убедительного наличия мозгов и солидного опыта можно было попасть только с ещё более убедительной протекцией и солидными связями. Любочка не имела ни первой, ни второй составляющей успешного трудоустройства, зато в избытке наблюдались третья и четвёртая.
Я относилась к девочке с уважением: при минимальном количестве серого вещества в черепной коробке требовалось прилагать значительные усилия, чтобы более или менее сносно выполнять доверенную ей работу. За год она научилась держать ультразвуковой датчик и, как ей казалось, водить им в правильном направлении по животу больного. Другие части тела Любочке обследовать не доверяли, так как там гораздо труднее объяснить, почему она пропустила явную патологию. В заключениях профессорской дочки неизменно фигурировала фраза: «Визуализация органов затруднена в связи с избыточным газообразованием. Рекомендуется повторить исследование после тщательной подготовки больного». «Тщательная подготовка» заключалась в выдаче повторного направления ко мне или к Новикову.
Периодически выходя в коридор, чтобы размять мышцы, не принимающие участия в рабочем процессе, я видела пациентов, терпеливо ждущих своей очереди перед кабинетом Любочки. Сжалившись и над ними, и над молодым доктором, я брала пару-тройку счастливчиков, которые и не предполагали, что только что сэкономили уйму времени, избежав необходимости повторного посещения нашего отделения после «тщательной подготовки».
Без пяти десять Новиков постучал в мой кабинет. Я как раз закончила смотреть очередной «Любочкин живот» и, поставив свою подпись под заключением, попрощалась с пациентом.
– Нина Викторовна, а что вы скажете, если мы попросим Любочку принять госпожу Сирину?
Медсестра Таня, сидевшая за своим рабочим столом в углу комнаты, громко фыркнула – то ли в попытке подавить смех, то ли оборвав свое классическое «серьёзно?!».
Я посмотрела на Новикова.
– Мне, Рудольф Аркадьевич, совершенно безразлично, кто будет смотреть уважаемую госпожу Сирину. Но, если вы всё-таки предпочтёте направить её ко мне, имейте в виду – зайдёт она в этот кабинет только в вашем сопровождении.
