Мне всегда завидовали.
Сначала дорогим игрушкам, которых не было у других девчонок. Потом – хорошей брендовой одежде, из-за чего с седьмого класса я стала прятаться в обычных джинсах и серых водолазках. Ну а затем – красивому лицу, женственной фигуре и длинным светлым волосам, которые я собирала в ничем не примечательный хвост.
Да, с внешностью мне повезло… или не повезло – это уж с какой стороны посмотреть. Осознание собственной привлекательности пришло ко мне, не когда моей красотой восхищались папа, дед и прочие немногочисленные родственники – в конце концов, на то они и родня.
Мысль о том, что я действительно красива, формировалась в моей голове постепенно. В детстве одноклассники дрались за право нести мой портфель, чуть позже задаривали шоколадками и конфетами, а еще позже – цветами и предложениями сходить в кино.
Я никогда не стремилась к популярности, она находила меня сама. Она же оттолкнула тех немногих, кто в средних классах еще мог называться моими приятелями.
В старшей школе жизнь стала невыносимой. Никому из парней я не отвечала взаимностью, поэтому пришлось на собственном примере прочувствовать смысл поговорки «от любви до ненависти один шаг».
Из самой популярной девушки в школе я превратилась в изгоя.
По большому счету, на чужое мнение мне всегда было плевать. Я втыкала в уши наушники, натягивала вязаную шапку до самых глаз и абстрагировалась от внешнего мира. Но учителя, которые в большинстве своем были женщинами, меня почему-то тоже не особо любили. И это, несмотря на мою хорошую успеваемость и пожертвования в школьный фонд, на которые не скупился папа. Мне предъявляли большие требования, чем к остальным, нередко занижали оценки, и это действительно удручало.
Так больше продолжаться не могло, и это стало одной из причин, почему мы решили переехать.
Причина номер два – у Майкла обострилась гипертония, и врачи настоятельно советовали ему почаще бывать на свежем воздухе и выбираться за город. Папа решил проблему кардинально – купил коттедж в новостройке около поселка с живописным названием «Поющие пруды» и объявил о нашем переезде. К слову, дед предпочитает, чтобы все, в том числе и я, называли его именно Майклом, на американский манер.
Сейчас, сидя на заднем сидении мчащегося по трассе джипа, я смотрела на мелькающий за окном сосновый лес. Вторая половина октября выдалась пасмурной и дождливой. По асфальту стелился светло-серый туман, в воздухе повисла морось. Из приоткрытого окна в салон проникал запах хвои и можжевельника, смешивающийся с дымом трубки, которую раскуривал Майкл.
– Михаил Степанович, – с укоризной обратился к нему папа уже в который по счету раз. – Вы же знаете, насколько сильно курение подрывает здоровье! В вашем возрасте грех пренебрегать запретами врачей.
Майкл, как это обычно бывало, снисходительно хмыкнул и возразил:
– Ты хороший табак с дешевыми сигаретами не сравнивай. Моя трубка – это изысканное удовольствие для старого гурмана, знающего толк в таких вещах. Правда, Маринка?
Я, улыбнувшись, кивнула.
Откровенно говоря, Майкла я любила больше, чем папу. Вообще больше кого бы то ни было. Все-таки он – удивительный человек. В возрасте шестидесяти пяти лет умудрялся выглядеть не старше пятидесяти, носил широкополую ковбойскую шляпу с коричневыми кожаными сапогами, виртуозно играл на гитаре и знал много интересных историй.
А еще был единственным из нашего окружения, к кому папа прислушивался и кого даже немного побаивался. Что уж тут говорить, если даже Джеку разрешалось ездить с нами в салоне, портя, по словам папы, дорогостоящую обивку.
Джеком звали нашего любимого пса. Рыжеватого хаски Майкл купил около пяти лет назад, принес в нашу большую квартиру и заявил, что тот теперь будет жить с нами. Это был первый и последний раз, когда папа пытался возражать. В итоге победа ожидаемо осталась за Майклом, и с тех пор Джек стал полноправным членом нашей семьи.
– Подумайте хотя бы над тем, какой пример вы подаете ребенку, – признав поражение, вздохнул папа.
Словно издеваясь над ним, Майкл выпустил несколько колечек сизого дыма и усмехнулся:
– Маринка умней иного взрослого будет. Да и не ребенок она уже, а молодая девушка. Скоро шестнадцать исполнится.
Я снова улыбнулась, непроизвольно почувствовав себя польщенной. Вот за это, помимо прочего, и любила Майкла – он всегда относился ко мне как равной, даже в далеком детстве.
До места мы добрались ближе к полудню. На въезде нас встретил слегка накренившийся и проржавелый от времени указатель с названием поселка. Сам поселок, судя по тому, что я успела увидеть, был довольно большим – уж явно больше того, каким мне изначально представлялся. С простыми деревянными домами здесь соседствовали бетонные двухэтажки, некоторые из которых были жилыми, а некоторые – приспособленными под общественные заведения.
«Поющие пруды» от новостройки отделял каменный мост, пролегающий над мутным, затянутым тиной водоемом. Наверное, как раз одним из тех самых прудов. Хотя из-за своего размера и вытянутой формы он больше походил на реку.
Переехав через этот мост, мы оказались в новостройке, которую назвали «Новые пруды» – фантазией застройщик явно не отличался. Впрочем, ничего удивительного – застройщик, как никак, мой отец. А у него во всем, что не касается бизнеса, с фантазией всегда было туго.
– Зря мы сюда приехали, – задумчиво произнес Майкл, когда джип покатился по ровной заасфальтированной дороге.
– Опять вы за свое, – повторно вздохнул папа. – Мы ведь уже тысячу раз все обсудили. Так будет лучше и для Марины, и для вас.
Забыла упомянуть, что новость о переезде вызвала в нашей маленькой семье совсем немаленький скандал. Майкл не кричал, – он вообще никогда не повышал голос, – просто категорично заявил, что переезжать в «Новые пруды» отказывается и меня увезти не позволит. Причем, против самого факта переезда он ничего против не имел, даже поддерживал идею перебраться поближе к природе. Но вот именно эта новостройка почему-то вызывала у него стойкую неприязнь. Почему, сколько бы ни расспрашивала, я выведать так и не смогла.
Но мы все-таки переезжали. Все документы на тот момент были подписаны, дом куплен. И папа, впервые на моей памяти обращаясь к Майклу на повышенных тонах, бросил, что тот может оставаться в питерской квартире. А меня он все равно отправит в «Поющие пруды», и помешать этому Михаил Степанович никак не сможет. Приставит ко мне телохранителя с домработницей, раз уж родной дед за внучкой присматривать отказывается. Это послужило весомым аргументом, и Майкл, в конце концов, согласился. Но отношения своего к переезду сюда не скрывал.
