«Какой-то он отмороженный, говорю – как о стену горох!», «Дети стали равнодушными, их ничем не проймешь. Ничто их не волнует!», «Если ребенку прямо не сказать, чтобы он подошел и покачал коляску с младшим братом, он будет играть, а тот хоть лопни от крика», «Что мы такого сделали, что он нас не любит? Не скучает, никогда не обнимает».
«Отмороженность», «пофигизм», «отвязанность» – все эти проявления и синонимы равнодушия появились недавно вследствие хаоса в наших семьях, школах, головах. Отношения между людьми из почти монументальных, когда друг, супруг и работа – одни на всю жизнь, превратились в броуновское движение. Они перестали быть глубокими, то есть строятся на визуальных кодах, а не на вживании, сопереживании, эмоциональном резонансе. Вопрос о новом знакомом «Кто этот человек?» означает «Как он выглядит?», а не «Чем дорожит и кого любит?».
«Отвязанному», вернее не привязанному ни к кому человеку, легче живется, он легче отказывается от обременительных контактов, легче меняет место работы, профессию, машину, квартиру, страну. Отказ от глубоких чувств приводит к потере чувствительности, к тому, что не только эмоции, но и тактильные, болевые ощущения атрофируются как незначимые. Позитивизация жизни («Думай о хорошем!») стала стилем. Люди пытаются ходить лишь по светлой стороне жизни, но если есть только сладкое, вкус притупляется – и даже острое покажется слегка приперченным пирожным. Вот что происходит с нами и нашими детьми. Потому что считать, что мы – настоящие, земные, а они – инопланетяне без чувств и разума, означает психологически от них отказаться. Собственно, так и происходит. Если ребенок чувствует, что не вызывает сильных эмоций, он настраивается на «мелкую глубину чувств», то есть адаптируется к нашему стилю чувствования. Причина их равнодушия в нашем желании жить ярко и необременительно, не говорить о плохом и не думать о неприятном.
За этим равнодушием, индифферентностью детей скрываются и другие симптомы. Например, психологи и психиатры пришли к выводу, что поколение нынешних детей в два раза невротизированней, тревожней поколения родителей. Они стали еще менее уверенными в себе и ищут спокойствия вовне, а не в себе. Тотальная зависимость от среды, готовность следовать любым маршрутом – их главная стратегия.
Неустойчивость, зыбкость и мимолетность впечатлений и отношений поддерживаются интернетом и телевидением.
Дети не чувствуют и даже не выражают чувства, а лишь демонстрируют их напоказ. Они скрывают страхи не только от родителей, но и от самих себя. Никому не нужны страхи, тревоги, ревность, зависть, потребность в любви и защите. И вместе с этой стороной жизни отвергается и все человеческое. Потому что сострадание, великодушие, благородство, любовь – чувства сопряженные, такие же «ядерные». Это обратная сторона страхов и потребности в человеческом отношении. Вместе с «негативными переживаниями», игнорируя драматизм жизни, мы отвергаем и своих детей.
Чтобы дети росли неравнодушными, их способность к сочувствию должна тренироваться. Забота о другом могла бы стать ежедневной практикой, если бы наши семьи были более «многолюдными» и созависимыми. Культ личной независимости у преуспевающих женщин оборачивается одиночеством мам, которые торопятся объявить окружению, что сами вырастят детей и никто им для этого не нужен.
И когда мамы потом приходят к психологу и жалуются на равнодушие своих детей, они фактически признаются в том, как сами нуждаются в любви, поддержке, заботе и по-настоящему теплых отношениях.
Психологическая блокада чувств у родителей оборачивается неразвитостью эмоциональной сферы у ребенка.
Ситуация 1. «Я плачу, а он надел наушники и играет на компе»
У девятилетнего Сережи неприятности в школе. Ему плохо дается английский. Сережа учит его с четырех лет. Ему нанимали репетитора, потратив, как казалось родителям, деньги на верное дело. Трудно представить себе современного человека без знания английского языка. Папа у Сережи ученый-микробиолог, часто ездит на международные конференции. Язык давался Сереже нелегко, потому что в четыре года он еще не мог произнести все звуки правильно. Тем не менее было решено не отступать. Конечно, сын отказывался, плакал, болел, но занятия продолжались. «Ничего, привыкнет. По-английски говорят даже в Африке примитивные народы, что уж говорить о мальчике из образованной семьи!»
Двойки довели маму до слез. Но это не вызвало никакой реакции у самого мальчика. Он выслушал мамины причитания, что ей стыдно, что у нее такой тупой сын, а потом надел наушники и врубил музыку. Спокойно и невозмутимо.
Что происходит?
Родитель: «Я в отчаянии, очевидно, с тобой что-то не так. Ты тупой. Иначе ты бы тоже расплакался. Хотя бы от страха быть наказанным».
Ребенок: «Я тоже был в отчаянии, плакал и краснел от стыда. Кого-нибудь это тронуло? А теперь мне уже все равно».
Комментарий
Когда равнодушие – это уже не реакция на отдельные события, людей, а фон внутренней жизни, самые разнородные стимулы вызывают одну и ту же реакцию – скуку. Если мама, пытаясь достучаться до ребенка, вызвать у него жалость, проявляет эмоции бурно, говорит о непонятных и далеких для ребенка вещах, он может воспринимать это как немотивированную смену погоды. О, сегодня буран! О, теперь затишье. И привычным показателем его «градусника эмоций» будет отметка 0, а не +36,6. Отсутствие чувств и эмоций станет идеальным состоянием для ребенка. Дети учатся нейтрализовать ситуацию, например закрываясь у себя в комнате, надевая наушники, «вырубаясь» психологически (то есть вроде он здесь, а вроде его и нету).
