Историческая справка
1543 год. Первые представители Запада высаживаются на японский берег. Португальцы устанавливают в Нагасаки регулярную торговлю. В 1549 году прибывают миссионеры – иезуиты под предводительством Франсиско де Ясо, который полюбился японцам. Он называет их в своем дневнике «радостью своей души», встречается с императором и изучает японский язык. Самураи и буддийские монахи просят их окрестить. В начале XVII века в Японии насчитывается более миллиона обращенных. Христиане Японии представляют собой значительную часть населения, третью по численности после дзен–буддизма и традиционного язычества – синто.
Однако вскоре правительство сёгуна Токугава начинает опасаться, как бы вслед за христианизацией не началась колонизация страны. Все христиане были приговорены к смерти. В 1587 году великий регент Хидэёси, до сих пор благоволивший к миссионерам, начинает их избиение.
Иезуиты и францисканцы отступают к Макао. Вплоть до середины XVII века продолжалось истребление христиан. Южные острова Японии – оплот христианства – были окрашены кровью, как подмостки огромного эшафота. Тысячи обращенных японцев подвергаются жесточайшим пыткам: их жгут каленым железом, отсекают руки и ноги, душат, распинают на крестах. Ни в одной стране христианство не было уничтожено с такой жестокостью и последовательностью, как в Японии. В этом отношении с Японией не могла идти ни в какое сравнение Римская империя времен Диоклетиана или Персия во времена царствования Сапора и Пироса.
В 1639 году замучены последние пятеро священников. Японское христианство более чем на два столетия уходит в подполье. В последние века, вплоть до второй половины XIX столетия, христианство рассматривалось как преступная, антигосударственная секта. За исповедание христианской веры полагалась смертная казнь.
Лишь в 1873 году были отменены старые карательные указы против христиан, лишь в 1889 году новая конституция Японии узаконила свободу вероисповедания.
Но это уже сюжет для совсем иной истории.
***
Весна в этом году выдалась тёплая и щедрая. Жёлтая, белая, лиловая, розовая пена покрывает лесистые холмы, они дышат под струями ветра волнами, водоворотами, переливами цветов и ароматов.
– Посмотри, Нази, как расцвела твоя сакура!
Она вздрогнула, очнувшись от глубокой задумчивости.
– Я не слышала, как подошли вы, отец… Вы видели чай, который я заварила и оставила на вашем столе?
– Да, благодарю тебя. Что ты играла сейчас на флейте? Мне показалось, что эта мелодия приснилась мне. Последние годы сны о прошлом становятся реальнее яви. Я старею.
– Я никогда в это не поверю! – девушка обернулась и ласково обняла отца. Он погладил её по волосам.
– Нази, – через минуту сказал Ошоби. – Ты улыбаешься, но в глазах твоих печаль. Ты думала о Сёбуро? Ведь это была моя старая песня о нём?
Девушка вздохнула.
– Да. Я выросла под неё. И ею учили вы меня верить в торжество справедливости и добра. И мне иногда тоже хочется состариться и жить снами о прошлом. Потому что где в нынешнее правление Шогана торжество справедливости? И где дух Сёбуро в его сыне? Вы же знаете, что говорят о нём… И так не хочется в это верить!
Старый Ошоби промолчал, только крепче прижал к своей груди голову дочери.
– Скоро увидим сами… Итак, Нази, в этом году это будет твой поединок. Ты хорошо справилась в прошлый раз. Верю, что не осрамишь меня и теперь.
Она заглянула в его глаза.
– А что скажет Шоган?
– Я уже уведомил его письмом. Возражений не было. Китайцы тоже приняли спокойно. Видишь, ты приобретаешь авторитет.
– Я рада, что ваши труды не пропали даром, – тихо ответила девушка. – И постараюсь принести вам почет, а не позор. Я ведь знаю – долгие годы вы ждали сына. И жалели, что у вас не сын, а дочь.
Старик изумлённо глянул на неё и негодующе приподнял брови… но промолчал.
Она задумчиво улыбалась, ласково и чуть-чуть печально.
– Я запомнила, как мать посетовала вам на то, что вы воспитываете дочь как юношу, а не как девушку. Она говорила, что мне трудно будет найти себе мужа и что всё равно угасает наш род и клан Ошоби – Независимых Свидетелей Поединков, такой знаменитый и почитаемый в былые времена. Она старалась обучать меня и музыке, манерам, рукоделию, но после ваших уроков боевых искусств мне скучным казалось вышивать хризантемами кимоно. Драконов на хоругвях – ещё куда ни шло!
Но… я не жалею. Видно, это моя судьба. Песня о Сёбуро звучит во мне с детских лет, как маленький гимн! К тому же в нас, Ошоби, намешана кровь разных народов – Свидетели должны быть наднациональны, чтобы быть достаточно беспристрастными. Родилась я в Китае, но живем мы сейчас на Хонсю. Вы говорили, что нынешний Шоган подарил нам эту землю на радостях в день победы Японии над бойцом династии Кванджу. Самурай императора Сёбуро Токемада выиграл тогда свой первый поединок с корейцем Мунчхоном. Сёбуро подарил нам нашу новую родину. А через год после этого поединка у Сёбуро родился сын. Вы не говорили мне о своих планах, но мама, думаю, знала? И после гибели Сёбуро, даже когда Шоган взял мальчика под полный свой контроль… вы не теряли надежды? И отказывали всем, кто засылал сватов к вашей дочери, не взирая на мольбы матери…
– Ты и это знала?! Нази!.. Прости меня! Но ты никогда не показывала, что кто-то может нравиться тебе…
Она отстранилась и, строго глянув в глаза отца, покачала головой.
– Мне всегда нравился только Сёбуро. Я ведь ваша дочь по плоти и духу. Но Сёбуро мертв. И вы знаете это. Помните?
Она поднесла флейту к губам.
«Хошипу… Назови его по имени! Великие неприятности ждут тебя, если ты позовешь его по имени. Слезы твои сольются с росою, и солнечный луч поглотит их без следа. Хошипу! Позови его по имени! А пока плыви, плыви вниз по реке…»
***
Гости появились на следующий день почти одновременно. Первым пришел китаец, боец одного из горных монастырей, которого звали Нисан. Едва ли не по его следам прошествовал самурай Шогана Матэ Токемада.
Нази с удивлением поглядывала на них. Поединщики выдались как на подбор, – оба молодые парни, высокие и стройные, оба очень красивы – в духе своих народов. И всё же отличались они, как небо и земля.
Китаец был во всем светлом, точно солнечный лучик. Тонкое подвижное лицо его казалось выписанным на светлом шелке кистью изящнейшего живописца, оно всё дышало какой-то древней, утонченной и благородной красотой и в то же время – удивительной умиротворенностью и гармонией. Глаза его сияли ровным внутренним светом, он был естественен – как солнечное утро, всплеск воды, дуновение ветра. Кем был в прошлом этот юноша, теперь было уже не узнать. Монашеское имя Нисан – «Носитель духа » – скрывало и хранило под собою тайны не менее надёжно, чем скромное одеяние его собратьев.