Кидаем пацаны, – сказал Юрка, и они сбросили с плеч пятиметровый кусок кабеля в свинцовой оболочке. Потом, утерев с лиц пот, уселись рядом на траву под старым дубом. Генка достал из кармана сигарету, чиркнул спичкой и пустил по кругу. Все трое с наслаждением затянулись.
– Интересно, сколько за него получим? – толкнул ногой кабель Сашка.
– Гривен* сто пятьдесят, может чуть меньше – прикинул на глаз Юрка.
Все трое дружили, жили на соседних улицах и ходили в одну школу. Этой весной перешли в восьмой класс.
Юрка носил фамилию Грачев. Был выше друзей на голову, жилистым, смуглым и задиристым. Уличное прозвище – Грач. Второй из ребят – Сашка Гриценко, приземистый крепыш со светлым чубом, имел кличку Сивый. Последнего, худенького и с раскосыми глазами Генку Ванфа, оба звали Китайцем. Он не возражал. Его предки сотню лет назад пришли оттуда в Донбасс, где и остались.
– Давайте искупнемся, – почесал облупившийся нос Сашка.
– Умная мысля, – отщелкнул в сторону обжегший пальцы бычок Юрка.
Ребята стащили выцветшие футболки с шортами, резиновые шлепки и замелькали пятками к ставку.
С неба вовсю жарило июльское солнце, но вода была прохладная, на дне били ключи. Ставок звался «Менжинским», по имени шахты, руины которой примыкали к балке. Там, в трансформаторной подстанции, друзья и добыли кабель.
Минут двадцать они плавали, ныряли и играли «в жука».
Потом загорали на теплом песке, глядя, как в небе плывут легкие облака.
– Жрать хочется, – прервал молчание Генка. – Айда сдадим металл.
– Айда, – откликнулись остальные. Встав и отряхнувшись, вернулись к дубу. Одевшись и взвалив на плечи ношу, потопали через территорию шахты. От нее остался высокий, уходящий в небо террикон, два наполовину разобранных копра* ла пустые коробки зданий.
Еще до рождения ребят, здесь под землей добывали уголь их деды. В то время, по рассказам взрослых, все жили в стране называвшейся СССР. В ней было пятнадцать союзных республик. Потом Союз распался. Та, где жили теперь, называлась Украиной. На национальном языке «Нэзалэжной». Его, кстати, знал только Сашка, родители которого были из Полтавы. Юрка с Генкой едва понимали.
С пятого класса ребят учили истории их нового государства. Она впечатляла. Как оказалось, первыми людьми на Земле были укры*, от которых пошли все другие народы. Они же изобрели порох и бумагу, а еще выкопали Черное море.
На самом деле то была ложь. Деды с бабушками и родители, учившиеся в советских школах рассказывали совсем другое. Если что древние укры и придумали, то только гопак* да самогон.
Миновав шахтные развалины, выбрались на разбитую асфальтную дорогу, обсаженную с двух сторон пирамидальными тополями, а с нее на городскую окраину, застроенную одно и двухэтажными домами окруженными палисадниками. Свернули в ближайший переулок. Он заканчивался широко открытыми воротами с вывеской над ними «Пункт приема металла».
Навстречу вырулил груженый «Камаз», обождав пока уляжется пыль, вошли на окруженную высоким забором обширную площадку. На ней высились кучи всевозможного железа, начиная от рельс, труб, швелеров и заканчивая старой бытовой техникой. Среди всего этого копались несколько рабочих. В центре стоял автокран, рядом платформенные весы для металлолома.
Оттуда к пацанам неспешно шел загорелый мужик лет сорока, в кроссовках, джинсах и майке с надписью на груди «Marlboro».
– Принимай, дядь Жень, – сказал Юрка, когда остановился рядом, и друзья сбросили ношу на землю.
– Где взяли? – критически оглядел кабель.
– На старой подстанции.
– Там еще есть?
– Нету.
– Ладно, – достал из кармана калькулятор и потыкал в него пальцем. – Сто сорок гривен.
– Пойдет, – переглянулись ребята.
Вынул пачку купюр с изображением Мазепы*, отсчитав, протянул Юрке, – как там батька?
– Ничего, – сунул в шорты. – Работает.
– Передавай привет.
– Ладно, – кивнул чубом, и тройка направилась обратно.
Вскоре они шли через центр города, носившего имя Первомайск.
По меркам Донбасса он считался не малым. Население составляло за пятьдесят тысяч. В годы советской власти процветал и расстраивался. Кроме одноименного угольного объединения, состоявшего из шести крупных шахт, в нем имелись несколько заводов и обувная фабрика, три автопредприятия и другие организации.
Жилой сектор включал в себя два современных квартала высоток и старую часть, застроенную добротными, утопающими в садах домами. На юго-востоке город омывала река Лугань, с автомобильным мостом над нею, с остальных сторон примыкали волнистые степи.
Оставив позади площадь с белым зданием администрации, над которой развивался желто-голубой флаг, а в центре высился монумент Ленина, вскоре вышли к автовокзалу, рядом с которым находился городской рынок. Выстроен он был в стиле старинной русской сказки, с резными деревянными воротами, таким же палисадом с башенками и знал лучшие времена.
Теперь большинство магазинов с павильонами пустовали, торговля шла вяло. Продавали в основном продукты питания, недорогую одежду и другое, по мелочам. В частной пекарне друзья купили горячих пирожков с ливером, в киоске по пакету молока и, усевшись в тени на одном из пустых прилавков, утолили голод.
– Ну че? Теперь по домам? – швырнул в урну пустой пакет Юрка.– А в четыре встречаемся на Луганке.
– Заметано, – сделали то же остальные. Спрыгнув с прилавка, вышли за ворота и расстались.
Генка с Сашкой направились к девятиэтажкам за автовокзалом, Юрка, обойдя рынок, пошагал вниз по улице.
Миновав закрытое профессионально-техническое училище (раньше в городе таких было три) и дышавшее на ладан пассажирское АТП, остановился у киоска с мороженым. В нем купил два пломбира и свернул в переулок, обсаженный каштанами.
Там стояли «итээровские»* дома из силикатного кирпича. Каждый на две семьи, с небольшими приусадебными участками.
В советские времена половину такого получил его дед. Теперь, вместе с бабушкой, они жили в селе Нижнем на Северском Донце в получасе езды от города. Левую половину дома из трех комнат занимала семья сына.
Толкнув врезанную в ворота калитку, Юрка вошел во двор. Сверху, по всей длине он был затенен шпалерой винограда с еще зелеными кистями. В конце стоял капитальный гараж, сбоку летняя кухня, за ней сарай.
– Братик вернулся! – выскочила из цветущего палисадника девочка лет пяти. Худенькая и с косичками.
– Держи егоза,– протянул мороженое. Осторожно взяла в руки.
На звуки голосов из летней кухни появилась лет тридцати миловидная женщина, в летнем сарафане.
– А это тебе, мама, – подойдя, вручил второе. – И еще, – достав деньги, передал ей.
