До выпуска оставалось два дня. Школа прапорщиков уже в прошлом.
Смирнов выпустил изо рта дым и задал собравшимся на углу столовой новоявленным прапорщикам, казалось бы, сто раз повторенный на всяческие лады и ставший почти извечным вопрос:
– Кто куда?
Ефимов улыбнулся, теперь он уже мог раскрыться.
– Я, – кивнул в сторону Кусина, – вместе с Андрюхой.
Куда едет Андрей, знали все.
– Так ты что, тоже в Афган собираешься? – неподдельно удивился стоявший тут же Костя Науменко.
Ефимов кивнул.
– И на фига тебе это надо? – опять же искренне не понимая, пожал плечами Науменко. – Я вот в военное училище иду, буду курсантов на тренажере учить. Личного состава – один боец, и то прикомандированный. Где ты видел службу лучше? Тоже нашел бы себе что-либо подобное и служил.
– А я на противотанковый взвод – командиром. Может быть, еще летеху дадут, – влез в разговор до того стоявший в стороне Хохлов. Но на его реплику не обратили внимания.
– Ты же там уже был, – развел руками никак не желающий отставать от Ефимова Константин. Качнув головой, еще разок затянулся уже почти до основания выкуренной сигаретой и, выдохнув дым, бросил ее в урну. – И опять едешь?
– У меня друг после моего дембеля погиб. – Они уже совсем скоро расставались, разъезжаясь в разные стороны, и Сергей не считал нужным хранить свои тайны.
– Мстить едешь? – В голосе Науменко не было осуждения, лишь одно искреннее любопытство и непонимание.
– Нет, – Ефимов отрицательно покачал головой. – Скорее уж чтобы пацаны неопытные меньше гибли. – Он на секунду замолчал, а потом добавил: – Да и тянет меня туда почему-то…
Слова, которые произнес Сергей, казались напыщенными и пафосными; тем не менее ребята, знавшие его не первый месяц, сразу поверили.
– А если убьют? – хмыкнул Науменко.
Ефимов неопределенно пожал плечами: «Мол, что поделать, судьба». Впрочем, в собственную смерть в двадцать два года поверить сложно.
– Да ладно, мужики, – беззаботно отмахнулся Кусин, – вон у моего братана две титановые пластины в башке – и ничего, живет. И мы выживем. Еще и костюмы «Пума» привезем.
Сергей мысленно усмехнулся. Для Андрея Кусина эти костюмы уже давно стали чем-то вроде мечты о тарелочке с голубой каемочкой. Но чем они его столь сильно манили, Ефимов так и не понял.
– Мы пока еще какое-то время будем здесь, в соседней части, – продолжал рассказывать Кусин, – может неделю, может две, а потом по замене в маде ин Афганистон…
После этих слов почему-то все сразу умолкли. Они разъезжались, но никто не мог предугадать свою дальнейшую судьбу…
…Все это Сергей вспоминал, подходя к контрольно-пропускному пункту воинской части. История повторялась: спустя годы он снова возвращался в Вооруженные силы…
Но не потому ли мы так жадно цепляемся за воспоминания о войне, что зачастую события, с ней связанные, самые значительные в нашей жизни?
Да, он принял решение, окончательное и бесповоротное: он возвращался в армию. Нет, не в армию – он возвращался на войну. Трудно, почти невозможно объяснить столь странный поступок другим людям. Да и как объяснишь, если и сам Ефимов так до конца и не смог понять, что же в конце концов заставило его столь круто переменить свою жизнь, перешагнув через то многое, оставляемое в уже прошлой гражданской жизни…
Двумя месяцами ранее
– …Видишь, вот еще один солдат, – комбриг кивнул в сторону только что вошедшего в кабинет Ефимова, – желает пролить кровь за Отечество.
Сидевший напротив него майор Балобаев – командир готовившегося к отправке в Чечню отряда – повернул голову и окинул безразличным взглядом стоявшего у двери прапорщика. Правда, сейчас Ефимов был в «гражданке» и то, что он старший прапорщик, знали только он сам да давший добро на выдачу «Отношения» полковник Шогинов.
– Езжай домой, – комбриг приветливо улыбнулся, – готовь личное дело. Я так думаю, к отправке отряда ты уже не успеешь. Но ничего, поедешь весной. Часть перебазируется, так что прибудешь сразу к новому месту дислокации.
– Спасибо, – совсем не по-уставному поблагодарил Ефимов, подразумевая выданное на руки «Отношение».
– Ну, будь. – Комбриг еще раз улыбнулся, и Ефимов, поняв, что здесь ему больше делать нечего, повернувшись, открыл дверь и вышел в коридор штаба…
Уже спускаясь по ступенькам лестницы вниз, он вдруг задумался над тем, что никак не может определиться – радоваться полученному «Отношению» или огорчаться. Казалось бы, ехал за ним сотни километров – и вот, получив, ощутил в сердце неимоверную тоску. Возвращение в армию означало неизбежное расставание с любимыми и родными, и оттого грудь старшего прапорщика заполнялась щемящей болью.
Почти два месяца ушло у Сергея на оформление необходимых бумаг. Наконец-то «Личное дело» было готово, а он все никак не мог сказать своим о принятом решении. Впрочем, супруга знала, а вот дети… Как сказать своим лапочкам, что ты уезжаешь? Правда, пока еще не очень далеко, и будешь приезжать на выходные, но потом? Потом неизбежное расставание на долгих полгода. Как признаться? Как объяснить, зачем и почему он обрек себя на такую муку? Сердце разрывалось на части, душу сжимала тоска, и на глаза впервые за последние десятилетия наворачивались слезы. Точнее, он знал, почему так поступает, но никак не мог понять, каким образом сумел на это решиться.
В дни, предшествующие отъезду, он старательно вел себя как ни в чем не бывало, но время отсчитывало последние часы его безвозвратно уходящей в прошлое гражданской жизни.
Если бы в тот момент спросить, понимал ли Ефимов, что может навсегда остаться в чужих горах, он бы однозначно ответил: «Да». Времена, когда он считал себя почти бессмертным, канули в прошлое. Но тем не менее менять свое решение Сергей не собирался…
Предписание было выписано, дата прибытия определена. Неизбежное расставание уже завтра. Он пытался быть таким, как всегда, но у него ничего не получалось, даже ложка едва не валилась из его рук.
– Так, – как можно бодрее начал он, корча улыбку и одновременно пытаясь отвести в сторону заблестевшие росой слезинок глаза, – я у вас в армию ухожу. – И тут же, пока дети, шокированные этими словами, не опомнились, начал быстро перечислять все мыслимые и немыслимые выгоды предстоящей службы.
Однажды он уже почти уехал от них, но только почти…
Стояла зима 1994/95 года, в российской глубинке все шло своим чередом, а в городе Грозном тридцать первого декабря начались бои. Ефимов, вот уже несколько лет категорически не смотревший теленовостей, несколько дней подряд не отлипал от экрана. Он видел, как воюют и гибнут российские парни, и… чувствовал стыд – они там, восемнадцатилетние неопытные ребята, кладут свои жизни, а он, мужик с почти четырехлетним боевым опытом, сидит на печи.
