– Гетман, Гетман, я – Инжир, прием. Гетман, Гетман, я – Инжир, прием…
Начальник расчета самоходной огневой установки зенитно-ракетного комплекса «Бук» нехотя потянулся к свисающему со стойки микрофону портативной рации. Из глубины тесного отделения боевой машины за ним пристально следили две пары глаз. Номера расчета – первый и второй операторы. Еще один – механик-водитель, сидел прямо за спиной, начальник расчета не мог сейчас видеть его лица, но буквально кожей ощущал, как тот напрягся всем телом и подобрался в удобно пружинящем кресле. Инжир – позывной поста дальнего обнаружения, наблюдающего за небом со стороны уже вторую неделю гремящей выстрелами Осетии. Выход его на связь сейчас в неурочное время мог означать только одно – настала пора отрабатывать полученные деньги. Так что, похоже, пришел и их черед ввязаться в закипающую драку. Они до последнего не верили, что дойдет до серьезного противостояния с применением современной техники, надеялись, что дело, как обычно, ограничится лишь игрой мускулов, да дипломатическими нотами, но кажется этим надеждам не суждено было сбыться.
Начальник расчета, рано поседевший крепкокостный мужчина лет сорока-сорока пяти, с рублеными чертами покрытого глубокими морщинами лица, поднес микрофон рации ко рту и привычно вдавив тангенту произнес, стараясь как можно четче выговаривать каждый звук:
– Я – Гетман, я – Гетман, слышу тебя, Инжир. Прием.
Он уже почти знал, что услышит в ответ. Все же есть нечто необъяснимое, но хорошо знакомое любому вояке, некое шестое чувство. Что-то сродни предвидению древних пророков, точному, яркому, но бессильному что-либо изменить. Вот и теперь накатило, ударило жарким туманом в голову, и когда рация отозвалась сквозь шипенье эфирных помех он даже не удивился.
– Гетман, птица летит к тебе, птица летит к тебе. Как меня понял? Как понял? Прием, – гортанный голос нещадно коверкающий русские слова бился в замкнутом пространстве боевого отделения, отражаясь от бронированных стенок, ввинчиваясь в глухой рев вышедшей на режим турбины, насмешливо дрожал в такт перемигивающимся разноцветными огнями транспарантам и индикаторам обзора.
Сжавшийся справа на своем кресле первый оператор зло скривился прикусив губу, глаза его сузились превратившись в две щелочки из которых холодно с угрозой смотрели черные точки зрачков. «Птица летит!». Значит, не обошлось, не пронесло, как хотелось бы верить. Но ничего, придут, так встретим, не впервой. Он искоса глянул на мерцающий перед ним зеленоватыми пятнами индикатор угловых координат. Плохо, очень много засветок, русские тоже не дураки, худшего времени для работы зенитчиков не придумать. Выползающее багровым краем из-за горизонта солнце неровно нагревает косыми лучами атмосферу, ползут вверх-вниз струи теплого и холодного воздуха, висит над землей неравномерными скоплениями водяная взвесь конденсата, отражаются от нее поисковые лучи станции обзора, забивая экран индикатора помехами, непонятной мутью и засветками, поди отличи в этом хаосе сверкающих точек летящую к тебе цель. Первый оператор криво ухмыльнулся, презрительно, по-волчьи вздернув верхнюю губу, обнажая в зверином оскале крупные белые зубы. Ничего, справимся… Как-никак за плечами сотни боевых пусков в самых различных условиях, по целям всех видов и классов, прикрытым помехами, совершающим специальные противоракетные маневры, проводящим групповой налет, хитро прячущимся на малой высоте, примеряясь к рельефу местности, или наоборот подкрадывающимся на пределе досягаемости, почти в стратосфере. Сотни самых разных целей и лишь несколько промахов, да и то не по его собственной вине, а в результате независящих от расчета обстоятельств.
Против воли вспомнился вдруг когда-то украшавший его китель значок офицерской классности, значок на щите которого гордо сияла буква «М». Мастер. Специалист высокого полета, однозначно стоящий выше обозначаемых цифрами классных категорий. Это звание он заработал немалым потом, а порой и кровью, и до сих пор где-то в архивах Министерства Обороны чужой, ставшей вдруг заграницей страны еще можно наверное отыскать аккуратно подшитую в личное дело копию приказа о присвоении ему высшей ступеньки в классной квалификации. Он до сих пор помнил тот день случившийся очень и очень давно, многие годы назад… Тогда у него была другая Родина, не та что сейчас, а прежняя, писавшаяся всегда с большой буквы и только так. Так его сопливым пацаном научили в школе. Теперь от той страны у него осталась лишь мутно-синяя неумело сделанная татуировка на левом плече. Классическая скульптура монументального советского искусства – Родина Мать, вздымающая над головой тяжелый меч, и два слова в которых вмещается все: «Абсолютная Родина». Теперь он живет в другой стране, лишь карикатурно напоминающей ту, что была раньше. А в засеченной Инжиром цели находятся те, кому родиной стал другой, кровоточащий обломок Великой Державы. Той самой, которая вручила когда-то перовому оператору офицерские погоны с двумя большими звездами и красными просветами – воинское звание подполковник.
Первый оператор досадливо куснул нижнюю губу, сильно, почти до крови, он не хотел вспоминать свою прежнюю жизнь, не хотел о ней думать, особенно сейчас, когда предстояло стрелять по тем, кто когда-то, вовсе не так и давно, носил такие же точно погоны, а может быть даже и такие же значки с буквой «М». В окрашенном золотистыми рассветными лучами небе сегодня вполне могли оказаться такие же, ученные еще могучей империей, мастера-летчики, что не идут ни в какое сравнение с безответными мишенями по которым он работал в прежней жизни. Нет, стоп! Не думать об этом, не вспоминать! Выбросить все из головы и готовиться к бою. Сейчас его дело – четко сработать, остальное – пьяные слезы, интеллигентские сопли и рефлексии, можно будет позволить себе после. Сейчас же выбросить все из головы, представить, что ты и не стреляешь вовсе, а решаешь обычную контрольную задачу, просто в максимально приближенных к боевым условиях. Иначе никак, иначе в самый неподходящий момент дрогнет рука, скользнет с кнюпеля палец и цель не будет захвачена, окажутся потеряны драгоценные секунды… Вот она советская техника, грозная своей простотой. Даже в двадцать первом веке надежный захват цели все еще зависит от выверенной точности движений оператора-человека и никаким электронным прибором не заменить сейчас бывшего подполковника имперской армии с классной квалификацией вне категорий – «мастер».
Первый оператор дважды глубоко выдохнул. Все, теперь он был абсолютно спокоен и уверен в себе, кто-кто, а уж он-то не подведет, что бы ни случилось. Лишь мерно и зло билась в висках нервно пульсирующая, стремительно наполняющаяся адреналином кровь, выбивая привычный ритм наивысшего нервного напряжения.
