Петрович открыл глаза, посмотрел в сторону окна – тусклым светом горел уличный фонарь, а молоденький серпик луны, укутанный в нежное перламутровое облачко, только появился в правом углу окна. Значит, была глубокая ночь.
Зима в этом году никак не наступала. Декабрь и январь прошли в тоскливой осенней слякоти и сырости. Даже, вопреки погодной традиции, на новый год шел дождь.
И вот только сейчас, в середине февраля, наступила настоящая зима. На подхваченную морозом землю лег снег, сразу толстым и пушистым слоем. В дни дежурств, ранним утром, Петрович брал большую деревянную лопату и расчищал школьный двор от выпавшего за ночь снега. Для него это была физическая зарядка, прекрасное начало дня. Школьная дворничиха не отличалась расторопностью и бывали дни, когда к приходу детей пешеходные дорожки не были очищены от снега, а имелся еще и внутренний двор школы, где велись снежные войны, катания, гуляния и прочие детские радости, вмещенные в школьную переменку.
Окно школьной вахтерки посветлело и, как будто, подсветилось мерцающим неоновым светом. Пошел снег, крупные снежинки без суеты и толкотни неспешно опускались с неба на землю.
Петрович оделся и через пустое, гулкое фойе школы вышел на улицу. Постоял на крыльце школы, вынул из кармана куртки пачку сигарет и закурил. На улице было холодно – градусов около тридцати в минусе, стоять на одном месте с сигаретой: удовольствие не из приятных.
Петрович сошел с крыльца и быстрым, спортивным шагом направился в школьный двор. Четыре полных круга вокруг школы – его обычная ночная разминка.
После такой разминки и с лопатой работалось легко.
В дальнем углу школьного двора на белом снегу темнел какой-то громоздкий предмет.
– Потерянная детская куртка, – решил Петрович, – нужно поднять и положить в сторожку, – вчера была суббота, выходной день, детишки, наверное, в снежки играть прибегали в школьный двор. Завтра владелец наверняка отыщется.
Через утоптанный детскими ногами школьный двор он подошел к темному предмету. Наклонился и похолодел: это был человек.
Темная дубленка, юбка, небольшие сапоги. Женщина свернулась калачиком, как будто у себя дома прилегла на кровать отдохнуть. Петрович отвел с ее лица густую завесу волос, запорошенных снегом, и дотронулся до лица. Женщина открыла глаза, и слабая улыбка тронула ее губы. Смотрела она мимо Петровича, в какие-то, только ей ведомые дали и, видимо, не понимала – где она, и что с ней происходит. Но главное – она была жива.
Петрович снял с себя куртку, укрыл женщине ноги и, суматошно и невпопад, вздрагивающими то ли от холода, то ли от нервного озноба руками стал нажимать клавиши мобильного телефона.
Он вызвал скорую помощь и, секунду подумав, милицию. Затем наклонился над женщиной и стал растирать ей руки и ноги. Женщина никак не реагировала на его усилия – ее тело оставалось тряпичным, безжизненным и холодным. Живым было только лицо – с широко открытыми, немигающими глазами, смотрящими в небо и слабой, чуть заметной улыбкой на ярких, накрашенных губах.
– Давай, возвращайся, – просил ее Петрович, – наверняка, у тебя есть друзья, дети или муж. Ведь тебя где-то ждут, сделай усилие, посмотри на меня.
Петрович читал в какой-то книге, что если с умирающим человеком разговаривать, то можно вернуть его с небесной дороги, на которую он уже ступил. Но, маленькая, лежащая перед ним женщина, его не слышала, ответной реакции на его слова не было.
Скорая помощь приехала минут через десять после его звонка, следом за ней сразу же подъехала милиция.
– Ну, показывайте, где Ваш подснежник, – первым к женщине направился рослый старлей, – она не пьяная?
Милиционер расстегнул дубленку и отвернул воротник вязаного жакетика – на шее тускло блеснула цепочка с крестиком, расстегнул замочек и опустил цепочку в полиэтиленовый пакетик. Туда же отправились небольшие сережки, вынутые из мочек ушей. В карманах дубленки нашлись какие-то бумажки.
Первой со школьного двора, завывая, выскочила скорая помощь. Петрович облегченно вздохнул: «обязательно успеют спасти. Только бы она сама не сопротивлялась, очень отрешенное у нее было лицо, когда ее укладывали на носилки».
– А теперь осмотрим все вокруг, – милиция не торопилась уезжать, – возможно, найдем что-нибудь интересненькое.
И действительно нашли: на расстоянии около метра от того места, где лежала женщина, из снега была извлечена пустая водочная бутылка.
– Она выпила в одиночку целую бутылку водки или у нее был собутыльник? – изумился милиционер, – Тогда почему бросил ее здесь замерзать?
Среди найденных в карманах бумажек был обнаружен, выполненный два дня назад анализ крови. Милиционер с амбулаторной бумажкой сел в машину и внимательно ее рассмотрел.
Выйдя из машины, он сообщил:
– Если анализ крови принадлежит этой пьяненькой дамочке, то живет она здесь недалеко, по улице …
Петрович понял, почему лицо женщины ему кого-то напоминало: она была его соседкой по подъезду. Соседские отношения у них ограничивались вежливым «здравствуйте» при случайных встречах, вот и не признал сразу.
– Ваша фамилия, имя, отчество, – старший лейтенант обращался к нему.
– Иванченко Николай Петрович, военный пенсионер, временно работаю школьным сторожем.
Петрович подписал милицейские протоколы и снова остался один. Уже серело утро, спать он больше не хотел, более того, чувствовал, что бессонница ему обеспечена на многие ночи. Перед глазами стояла соседка, но не та, которую он нашел сегодняшней ночью на школьном дворе, а невысокая, худенькая женщина с копной ухоженных волос и шлейфом дорогих духов, сбегающая по лестнице их общего подъезда. Что он еще знал про эту женщину? Похоже, что ничего. Дом, в котором жил Петрович, находился напротив школы, через дорогу. Что же привело молодую, ухоженную женщину в глухой школьный двор одну, ночью в выходной день?
– Завтра с утра нужно зайти к ней домой, скорее всего, она живет не одна, и кто-то с ума сходит от неизвестности, – подумал Петрович, – К утру, может, уже из больницы позвонят, и все прояснится, ведь старлей записал ее адрес. Да и увозили женщину живой и есть надежда, что спасут, а я после смены забегу домой, выпью кофе и съезжу к ней в больницу. Ну, а если она погибла?
Петрович поежился. На выступающего в качестве траурного вестника человека ложится тяжелейшая моральная ответственность, и правильно сделать это может не каждый. Ему дважды приходилось сообщать матерям о том, что их сыновья погибли, выполняя священный долг перед Отечеством. Правда, он и сам не понимал, какой и чей долг они возвращали в Афганистане, за какие идеалы там гибли солдаты, но матерей он, как мог, так и убеждал, что ее сын погиб не просто в бессмысленной мясорубке, а геройски выполняя свой долг перед Родиной.
