…небо – престол Мой, а земля – подножие ног Моих;
где же построите вы дом для Меня и где место покоя
Моего?
…А вот на кого я призрю: на смиренного
и сокрушенного Духом и на трепещущего
пред словом Моим.
Из Пророка Исаии, 66, 1-2
ЛЕТНИЕ ГРОЗЫ
(Пролог)
Как повелось тем летом жарким,
В избытке ливней грозовых,
Они играли на лужайке
Перед оградой Мошниных.
И только тучи выпускали
Колючих стрел шумливый лес,
Мальчишки всей гурьбой бежали
Во двор мошнинский под навес.
Рубашки с мокрых плеч тащили,
Жгутами скручивая так,
Что под навесом струи лили,
Как лил с небес дождливый мрак.
Но неуёмный Вовка Тришкин,
В округе самый озорной,
Вертел упрямо головой:
«А может, в чику, ребятишки,
Покуда дождик проливной?»
«Ну ты даёшь! – смеялся Прошка,
Хозяин этого двора. —
Сперва подумал бы немножко.
Какая в этой тьме игра?
Видать, до светопреставленья
Дождь разошёлся – не на час.
Уж лучше нам продолжить чтенье.
На чём расстались прошлый раз?»
Мальчишки бросили одёжку
В ненастном шуме выжимать.
«О преподобном начал, Прошка,
Ты сказку длинную читать…»
Володька Тришкин недовольно,
Как бы за что-то Прошке мстил:
«Уж как-то по-смешному больно
Медведя хлебом он кормил.
У нас сосед в лесу недавно
Топтыгу встретил, так стрелой
Летел до города, бесславно
Ружьишко бросив под сосной.
А ты – кормил из рук топтыгу…»
Но вновь прервал его Мошнин:
«И я бы дёру дал и ты бы.
И все мы вместе не смогли бы
Один с медведем на один». —
«Да сказки это, Прошка, сказки!
А ты поверил им, чудной». —
«Ох, даст тебе за это таски…» —
«Кто это даст?» – «Да кто? Святой».
Они наскоком, петухами
Сошлись. Но надобно сказать,
Остыли тут же. И с друзьями
В мошнинский дом пошли читать.
* * *
Над «Житием» склонившись, Прошка
Читал, как в храме пономарь,
Ну, по-мальчишески немножко,
Но всё же уличная хмарь,
Хотя совсем не разгонялась,
И дождик лил, как из ведра,
Однако ребятне казалось,
Что, вроде, солнце прорывалось
Сквозь дальний частокол двора.
И ливень, вроде бы, кончался,
И в огороде между гряд
Монах с мотыгой появлялся,
Не по заслугам простоват.
И подходил к нему крестьянин,
И говорил: «Я, отче, наг,
Но мне и ты одёжкой равен,
И ты из бедняков бедняк.
Как я, не шибко многодумен,
Такая же к работе прыть.
А мне, браток, нужён игумен,
Хотел бы с ним поговорить. —
И дальше, вовсе неумело: —
Слыхал, что наших он кровей.
А потому такое дело —
Веди к святому поскорей».
«Ты угадал, – монах ответил. —
Тут все с тобой кровей одних.
Я наг и нищ, как ты заметил.
Игумен тоже из таких».
Не первый раз о жизни старца
Читал Мошнин, и оттого
И голос пономарский брался,
И стиль напевный у него.
Уж он заканчивал страницу,
Где пахарь, в вере не остыв,
Пришёл к игумену проситься
Хотя бы служкой в монастырь.
Тут глухо стукнула калитка.
Прервав обычные дела,
В промокшей дождевой накидке
Мать Прошки в горницу вошла.
«А я-то думаю – кто свечки
В квартире нашей в полдень жжёт?
А это ты, моё сердечко,
И курский избранный народ!»
Агафья в пояс поклонилась:
«Пришедший в гости – Божий дар.
А тут приход, скажи на милость.
Пойду поставлю самовар».
* * *
Давно гроза отгрохотала,
Уже обсохло всё кругом,
А ребятишкам дела мало,
Сидят в светлице за столом.
С баранками да с калачами,
Да с сахаром, что до краёв
Агафьи добрыми руками
Наколот в вазу, – будь здоров,
Как чай густой в охотку пьётся;
Какой весёлый разговор
Среди чаёвников ведётся!
В игре, в делах и в слове скор,
Володька Тишкин у хозяйки,
Пустую чашку протянув,
Спросил: «Скажите мне, незнайке,
А тот святой, что не моргнув
Кормил хозяина лесного,
Он – Радонежский? И у нас
С таким названьем, слово в слово,
Пошто-то строят храм сейчас».
«А потому, мой друг любезный, —
Она ответила ему, —
Что христианский путь наш тесный
Нас приучает к одному.
Мир держится со дня рожденья,
С первоначальных дней своих
Не человеческим хотеньем,
Но лишь молитвами святых.
Когда монголы и татары
Совсем недавнею порой
Святую нашу Русь топтали
Своей бесчисленной ордой, —
Они тогда и знать не знали,
Что там и тут, в местах глухих,
С годами силы вызревали,
Которые изгонят их.
Но главной силой был пустынник.
Он в радонежской стороне
Святую истину постигнет,
Как гибнущей помочь стране.
Он князю Дмитрию Донскому
Благословенье даст, чтоб он
Собрал бы воинство людское
Разрушить дьявольский полон.
И вот когда он шёл на битву,
На тьму монголов и татар,
На непрерывную молитву
В монастыре игумен стал.
Он видел всех, кто в битве падал,
Сражённый вражеской рукой,
И под скорбящим этим взглядом
Терпел крушенье тать лихой.
А он молился и молился
На радость нам, на зло врагам.
Вот потому и появился
Одноимённый курский храм».
Забыв о чае ароматном,
Глаза Володька опустил:
«А я, вреднее супостата,
Уж согрешил так согрешил.
Когда нам про медведя Прошка
И про святого прочитал,
По правде, а не понарошку
Я это сказкой обозвал.
Теперь дошло, как был неправ я…»
Он так по-взрослому открыл
Своё страданье, что Агафья
Как бы сиянье горних крыл
За ним увидела. Хозяйка
Сказала: «Гибельную тьму
Разгонит исповедь. Давай-ка
С тобой помолимся ему».
Они стояли у иконы.
И так тепло смотрел на их
Исповедальные поклоны
Всея Руси святой святых.
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Я долго к этому преданью
Шёл неподатливой тропой.
Через грехи свои, страданья,
Но и великие деянья
Подвижников страны родной.
Когда, сам на себя озлобясь,
Я думал – грех мой навсегда,
Вставал передо мною образ,
Как Вифлеемская звезда.
То был один из ликов чудных,
Который я, конечно, знал,
Но в несуразных, многотрудных
Своих скитаньях забывал.
А образ в горький миг иконой
Входил в больную душу вдруг
И неустанно, неуклонно
Меня вытаскивал, как друг,
Из грязи, что была вокруг.
На этот раз в моём чертовском
Паденье, не чета другим,
Ты руку мне подал, Саровский,
Богоподобный Серафим!
Ты для меня был всем, что свято,
Что недоступней, чем судьба,
Как Радонежский был когда-то
И есть для нас и для тебя.
Но ты сказал мне, что негоже
Тебя до неба возносить,
Что страшный грешник ты такой же
И что хотел бы лучше быть.
России дух! Ты словно берег
Среди губительных морей.
Ты мне в себя помог поверить
И вывел из беды моей.
И, бесконечно благодарный,
Принялся я за этот труд
В надежде, что в дороге дальней
Твои молитвы сил дадут.
Они нужны мне, как дыханье,
Как крестик, что спасёт в бою,
Нужны, чтоб новое преданье
Не исказило жизнь твою.
ЗЕМНОЕ И НЕБЕСНОЕ
(Глава первая)
Ещё зарёй не заалело
Ночного неба полотно,
А Вовка (вот не спит, холера!)
Тихонько постучал в окно.
«Ну, чо тебе? – ответил Прошка. —
Рыбалить нынче не пойду». —
«Да подожди же ты немножко.
Кажись, я впрямь попал в беду».
Мошнин поднялся недовольно,
Открыл окно. И вправду друг
Белее мела – видеть больно —
Стоял. В глазах застыл испуг.
«Да чо с тобой?!» – В плену икоты
Он кое-как проговорил:
«Я спал уже… а он с иконы…
Сердито… пальцем… погрозил…»
Кто погрозил – пытался Прохор
Узнать в наставшей тишине,
