>_Посвящение
Моей матери, графине Войновой-Темеревой, посвящаю это незамысловатое повествование.
Писал его без всяких притязаний, пытаясь сохранить в памяти ускользающий образ.
С бесконечной тоской.
Ал. Войнов.
Эпиграф
«…Эта песня ночного дождя
зарождается из образов:
Разноцветного зонтика и замшелого
склепа-«охотничьего домика».
Оконной решетки и
ржавого подоконника.
Протекающей крыши и
поющей водосточной трубы.
Плачущего ангела у отсыревшей стены.
Странной картины с подписью «Винсент»
И старого друга-костюма,
с которым пришло время расстаться,
но которому не сложу цены» …
ПРЕЛЮДИЯ БЕТХОВЕНА ДЛЯ НЕСТОРА МАХНО
МОЯ НЕ ЛЮБИМАЯ МАМА
Партию в гольф закончить не удалось из-за начавшегося проливного дождя. Узкая компания национальных единомышленников перекочевала в отдельный кабинет летнего ресторана, где в карте напитков значились только травяные чаи, к которым прилагались разнообразные кошерные закуски.
Несостоявшуюся игру решили заменить поочередными рассказами из своей прошлой жизни, в которых должны быть задействованы персонажи, в какой-то мере повлиявшие на судьбу рассказчика.
Первым вызвался немолодой неприметный господин, которого на первый взгляд можно было принять за недавно вышедшего на пенсию банковского чиновника среднего звена.
Все знали его, как приличного рассказчика, и ожидали рассказ с нескрываемым интересом.
«Банковский служащий», усевшись поудобней, начал повествование.
В моем платяном шкафу до некоторых пор хранился старомодный и слегка потертый костюм. Он висел последним и занимал не самое почетное место. Хотя я относился к нему, как в дружной семье относятся к родственнику, прошедшему долгий жизненный путь и вышедшему на заслуженный отдых.
Эта отжившая свой век костюмная «тройка» невидимой нитью связывала меня с далеким прошлым. И с теми немногими особами, о которых буду вспоминать до конца своих дней. Расскажу только о двоих.
Рассказать о третьем персонаже, повлиявшем на мое сознание, не получится. К сожалению, я не знал его лично, но тем не менее всегда относился к нему уважительно. И этот человек будет присутствовать в повествовании незримо и символично.
Вынужден признаться, что о своей матери вспоминаю все реже. Почему-то отлично помню подарки, которые мать дарила мне на праздники, а ее образ всплывает в памяти все более нечеткими и размытым. Уверен, что я ее не любил. Но звучит это определение в какой-то мере парадоксально. А причина в нижеследующем.
Помню маску совы, которую она подарила на Новый год. Только пошел в детский садик и на своем первом новогоднем карнавале был единственным, у кого была настоящая, а не собственного изготовления маска. Воспитательница меня похвалила. Вернее, не меня, а маску. Дети завидовали и просили маску примерить. Дал свое сокровище только девочке, в которую был тайно влюблен. Юная принцесса заслонила фарфоровое личико моим подношением и, радостно засмеявшись, пошла танцевать с другим мальчиком. Он был выше меня ростом.
Ее смех, приглушенный маской, казался мне уханьем ночного филина. И я ее сразу же разлюбил. Кажется, я заплакал и просидел до конца карнавала под лестницей.
Это было мое первое и далеко не одинокое разочарование в прекрасной половине человечества. Но последние и единственные слезы по этому поводу. Хотя из-за женщин сделал немало ошибок. Но порой мне кажется, что только из-за этих-то ошибок и стоило жить.
Чуть позже был театральный бинокль. Часто задумываюсь, почему бинокль был театральным. Можно предположить, что мама хотела, чтобы я стал театральным критиком и писал статьи о театре? А может ей хотелось, чтобы я стал заядлым театралом и в бинокль внимательно рассматривал красивых актрис на сцене? И, выбрав самую достойную, женился и был счастлив в браке?
Если это так, то ее мечты не сбылись. Я не стал театральным обозревателем, хотя профессия это не самая худшая. Если честно, я не стал ни кем. Хвастаться нечем. И в этом, в некоторой степени, «заслуга» директора моей средней школы. Но о нем упомяну позднее.
Не стал я и счастливым мужем красавицы актрисы. Моя семейная жизнь не сложилась, и я не стал счастливым семьянином. И тут хвалиться не приходится. Хотя я и не страдал от женского невнимания на протяжении моей не совсем заладившейся жизни.
В первый раз меня поцеловала настоящая женщина, когда я еще ходил в школу и мне было чуть больше четырнадцати. Наш физрук заболел и урок проводила учительница физкультуры из параллельного класса. Думаю, что она была на неполный десяток лет старше меня. Но это была та счастливая ситуация, когда разительная разница в возрасте не имела отрицательного значения. Скорее наоборот.
Хочу заметить, что эта учительница физкультуры появилась в школе совсем недавно и в одночасье стала предметом всеобщего обожания. Поговаривали что сам директор имел на нее виды и оказывал всяческие знаки внимания, но пока безуспешно. Хотя никто из женского учительского состава не мог перед ним устоять.
Директор был бывшим фронтовиком, который служил в заградотряде, и считал себя неотразимым красавцем. И, что его «боевые» заслуги давали ему право «первой ночи».
Это и стало причиной моих грядущих «любовных» огорчений. Скорее всего очаровательная физрук только что окончила пединститут и, заняв свое первое рабочее место, чувствовала себя не совсем уверенно.
Это была стройная блондинка с миловидными чертами лица, пухлыми розовыми губами и весьма необычным именем, которое помню до сих пор. Ее звали Этель Викторовна. Вдобавок ко всему, она носила обтягивающий спортивный костюм. И это последнее обстоятельство все решило. Я влюбился с первого взгляда, и она снилась мне почти каждую ночь.
Урок физкультуры подходил к концу, общая программа была выполнена и все с нетерпением ждали звонка. Что бы как-то заполнить оставшееся время преподаватель предложила кому-то из подростков показать свое умение подниматься по канату. Все устали и желающих не нашлось. В спортивном зале повисла неловкая тишина.
В какой-то момент я понял, что это был мой первый и возможно единственный шанс выделиться и привлечь внимание Этель Викторовны. И не стал его упускать.
Я растолкал сверстников, поклонился учительнице и, повиснув на канате, без помощи рук стал подниматься вверх. На середине дистанции силы были почти на исходе и мне пришлось обхватить канат бедрами. Я опустил голову и свысока посмотрел на предмет своего недосягаемого обожания. В это мгновение с мной впервые и случилось это невероятное событие.
Когда я сделал несколько поступательных движений в сторону приближающегося потолка, упругий канат начал тереть мое причинное место и неожиданно я стал погружаться в то блаженное и восхитительное состояние, которое до конца невозможно передать словами, если ты всего лишь прозаик. Да и не всем поэтам это удавалось.
