– У солдата выходной, пуговицы в ряд,
– Ярче солнечного дня золотом горят…
Ну и далее по тексту про старшину, который должен проводить до ворот, ну и скорее всего, встретить после увольнения. И при этом хороший старшина еще должен был постоянно контролировать внешний вид своих подчиненных. Я тут не хочу распространяться про воротнички, стрижки и так далее. Я тут про форму. Недаром в качестве эпиграфа здесь приведены строчки из когда-то популярной песни. Многие, кто служил, под нее даже еще и помаршировали в свое время. Но в песне указан только один объект формы, который просто обязан гореть, и чем ярче, тем лучше. Служивый люд, я просто уверен, при прослушивании этого шлягера, всегда задавался вопросом, пуговицы пуговицами, а как же ременная бляха и сапоги? Да за тусклую бляху или нечищеные сапоги тебя бы просто сгноили в нарядах. Тут либо автор этих строк не служил ни разу, либо была отдана дань ее величестве рифме. Что скорее всего. До армии я как-то тоже не сильно представлял себе, насколько важный аксессуар этот самый солдатский ремень с бляхой. А тут оказалось, что очень важна даже не столько бляха, а еще и каков ремень сам по себе, кожаный или брезентовый, были еще и такие при мне…
– Сборы, смирно! Повзводно приступить к получению обмундирования. Шаго-о-ом марш!
И наши студенческие две батареи повзводно потянулись на вещевой склад переодеваться в военную форму. Долой джинсы и клеши, приталенные рубахи и яркие футболки. Все это мы заворачивали в узелок, подписывали и сдавали каптерщику. Взамен получали казенное. Трусы и майки, понятное дело, были застираны в хлам. А вот в качестве верхней одежды мы получали совершенно новенькую полевую форму образца 1943 года. Галифе, косоворотка и пилотка. Вдруг все стали настолько одинаковы, что со спины было не узнать абсолютно. После того как мы уже оделись нужно было выбрать ремень, потом портянки и, наконец, сапоги. Я каким-то задним умом понимал, что обувь для солдата важнее всего остального, поэтому, не заморачиваясь, выхватил из кучи переплетенных как змей ремней первый, что попался под руку, и двинулся в сторону портянок и сапог. Ремень попался мне кожаный, в меру потертый, совсем не потянутый. Ну, повезло, прямо скажем. А вот с портянками не задалось. Сколько я не ковырялся в куче тряпья, мне удалось выловить только две узких, длинных ленты, которые, буквально через несколько шагов, разматывались и сбивались в комки.
Кстати, намучившись с этими недопортянками и набив себе ноги до крови, я однажды схитрил. Заступив дневальным в банный день, и получив узел белья на весь взвод, я притащил его в казарму. Пока никого не было, мне, каюсь, удалось переворошить кучу портянок и все-таки выудить из нее два шикарных фланелевых «полотенца». И широких, и длинных одновременно. После переобувки я мог не перематывать портянки целый день. Нога сидела в сапоге плотненько, как куколка. А для того, чтобы через неделю, в очередной банный день, не сдать эти чудесные портянки в грязное белье и вернуться к разбитым ногам, пришлось «залететь» в наряд еще раз. Благо, с нашим комвзвода, это было не трудно. Успешно провернув операцию по поиску и присвоению второй пары фланелевых «полотенец», я вообще перестал париться по портянкам. Постирал, когда подвернулся случай, и под матрас … сушиться. Так и проходил с ними до конца сборов.
Ну, дак мы ж о ремнях…
Потихоньку наша служба вошла в свою колею. Теория в классе, практика на технике, теория в классе, практика на технике. Через некоторое время стали выезжать в поле. Если расчеты орудий были укомплектованы сплошь из студентов, то водители тягачей были взрослые дядьки из «партизан», которых тоже призвали на сборы. Мужики опытные, немногословные. Выполняли все четко и быстро, прямо красота. Но вдруг, пришла беда, откуда не ждали. Большая часть вменяемых срочников укатила в Казахстан на стрельбы, партизан припахали обслуживать технику, стоящую на боевом дежурстве, и нам стали давать водителей из срочников, а это были сплошь представители братских, среднеазиатских республик.
Логика военных понятна. Стрелять, наводить, делать расчеты все-таки нужны люди хотя бы с минимальным, но образованием. А когда ребята даже по-русски не говорят, вернее говорят, но только матом, то куда их определишь? Только туда где проявлять умственные способности особо не нужно. В артиллерии такими должностями являются подносчики снарядов или шофера. Но и тут не все так просто. Как-то на полигоне видел, как стреляли из противотанковой «Рапиры» расчеты, где подносчиками были сплошь ребята из Средней Азии. Тщедушный, низкорослый подносчик долго пытался взять тридцатикилограммовый снаряд в руки, но, покрытый смазкой, блестящий латунью выстрел не поддавался. Безуспешно поборовшись со снарядом в партере, солдатик решил схитрить. Он его поставил на попа, обнял и решил донести его в обнимку. Но скользкий от смазки снаряд коварно выскальзывал из жарких объятий подносчика. Батарея буквально лежала от смеха. И было от чего. Стоя, артиллерист был ниже, стоящего на попах унитарного1 выстрела, а по весу, даже в сапогах и шинельке, вряд ли намного тяжелее. В итоге к нему метнулся атлетически сложенный заряжающий из «бледнолицых», который одним махом вогнал выстрел в казенник, и орудие продолжило выполнять задачу. В дальнейшем все, что могли делать подносчики, и то только вдвоем, – это волоком подтаскивать снаряды из оружейного дворика поближе к пушке и протирать их от смазки. Вот и оставалось фактически только одно применение призывников из Азии – это шофера. Ведь до армии, в ихнем-то среднеазиатском колхозе, многие из них баранку все-таки покрутили.
Водителем на наше орудие назначили паренька по имени Максад. Он лихо подкатывал к нам на огромном «Урале», цеплял нашу пушку и достаточно грамотно возил нас на полевые выезды. И вот однажды мне пришлось выезжать в поле за старшего. Проверив крепление орудия к машине, я проконтролировал размещение расчета в кузове и занял свое место в кабине. Выстроившись в длинную кишку, наша батарея выдвинулась в сторону КПП части. Так как все вменяемое население нашего полка уехало на стрельбы, в карауле тоже были сплошь смуглые ребята. Стоим в очереди. Постовые проверяют машины, заглядывают под чехлы, в кунги. И тут Максад начинает косить взглядом в мою сторону. Ну, думаю, ладно, может показалось. Он опять. И самое главное косит-то гад в район пояса. Я тихонечко осматриваю свой туалет, ну мало ли. Да нет, все нормально. А Максад продолжает. Он уже не скрывает своего интереса, уже прямо пялится на меня. Ну, тут понятное дело я возмутился:
