– Как тебя звать?
– Камелия.
– Разве бывает такое имя? Это названия цветка.
– Так меня зовут. У меня есть другое имя, но я люблю это.
– По-моему, когда-то так именовали женщин легкого поведения. Я даже читал книгу про одну куртизанку, давно, правда. Кажется, – «Дама с камелиями».
– Эта книга про любовь. А я не женщина легкого поведения.
– Кто же ты?
Девушка стояла на мосту, когда он, заметив тень на берегу реки, поднял голову, увидел незнакомку и решил с ней заговорить. Просто так, из любопытства.
Опершись на перила, она глядела вниз, на воду. На ней были узкие джинсы, разорванные по молодежной моде на коленях, и белая футболка. За плечами изящный разноцветный рюкзак. Худая, с короткой прической, она напоминала озорного мальчишку, который весело плевал в реку. А перед этим она бросила в воду красный с бахромой цветок, похожий на тот, что был у нее нарисован во всю грудь на футболке.
– Так кто ты? – снова спросил он.
– Я дочь президента.
– Какого президента? – удивился он.
– Нашей страны.
Он недоверчиво покрутил головой.
– Не ври. Дочери президентов такими не бывают.
– А какие они? – рассмеялась она.
– Они важные, недоступные, надменные и не плюют с моста в реку. А еще рядом с ними всегда охрана.
Камелия продолжала смеяться. Потом выставила левую ногу на перекладину ограды, и его зоркий глаз заметил на ее щиколотке татуировку в виде махрового цветка ассиметричной формы.
– А ты кто? – спросила она, глядя на него с высоты.
– Я свободный человек, – ответил он.
– Ты что, живешь под мостом?
Он кивнул головой.
– Значит, ты бомж?
– Нет, – улыбнулся он. – Я художник.
Глаза Камелии выразили одновременно удивление и интерес. Немного подумав, она сказала:
– Я хочу посмотреть, как живут художники.
– Спускайся вниз, – предложил он.
– Бедная у тебя обитель, – оглядывая скромное убранство палатки, заметила Камелия.
– Диоген Синопский жил в глиняной бочке и не тужил, довольствуясь самым малым. Все, что мне надо, здесь есть. Постель, газовая плитка, а самое главное – мои краски и мольберт.
– Но почему под мостом? – недоумевала Камелия.
– Здесь я чувствую себя абсолютно независимым. И делаю, что хочу. Сейчас я пишу реку. Я должен постоянно чувствовать ее: утром, днем, вечером и ночью. Она живая. Ночью река разговаривает со мной.
– Хм. А можешь мне показать?
Камелия, слегка наклонив голову и прищурив глаза, пристально разглядывала рисунок – поток красного цвета больше напоминал раскаленную лаву, зажатую в узком ущелье. Он отчаянно метался в каменных джунглях как бы в поисках свободы и простора. И казалось, дай ему воли, он разнесет все на своем пути. Но что больше всего поразило Камелию – это едва уловимое на фоне волн, как бы выглядывающее из глубины женское лицо.
– Странная картина. А в воде кто – утопленница?
– Нет, это лицо реки. Оно бывает разным – грустным, веселым, тревожным, грозным…
– Любопытно. А почему река кровавая?
– Люблю играть с цветом. Техника называется люминизмом. Такую реку я наблюдал позавчера вечером на закате. Солнце уже спряталось, но лучи его освещали облака, сделав их багровыми, они отразились в реке, окрасив и ее. Впрочем, не только река – в красные одежды тогда оделись и берега, и дома, и мост.
– Хм. Это мой любимый цвет. Но от твоего рисунка веет какой-то тревогой, – поежилась Камелия.
– Красный цвет – всегда признак тревожности. А вот китайцы считают, что он добрый и защищает их от злых духов. – Художник подумал и добавил: – Хотя чаще я пишу женские фигуры. В женщине самое чудесное – притягательная изменчивость.
– Но почему сейчас рисуешь реку?
– Не рисую, а пишу, – поправил он. – Я люблю смотреть, как движется вода в реке. Она напоминает мне бесконечное течение времени. Река, как и женщина, в каждый миг разная. Очень трудно – ловить мгновения. Но это восхитительно – поймать момент и постараться выразить его.
– У тебя много женских образов?
– Много.
– Покажи.
Камелия, перебирая один за другим листы плотной бумаги, долго вглядывалась в стройные фигурки женщин на фоне слегка размытых городских пейзажей.
– Боже, какие они загадочные, очаровательные, – восхитилась она и добавила. – И… одинокие. Хотя нет, – озаренные каким-то внутренним светом.
– Ты, оказывается, неплохо разбираешься в живописи, – улыбнулся юноша.
– И все же, почему женщина и город?
– Город – это всегда движение, напор, агрессия. Олицетворение мужского начала. Мужчину должна уравновешивать женщина с ее пластичностью, душевной тонкостью и, конечно, легким налетом эротизма. В этом залог мудрости и прочности жизни.
– А можешь нарисовать…, написать меня?
– Могу.
– Здорово. А полиция тебя не гоняет? За то, что ты под мостом живешь.
– Приходил тут один. Но я набросал его портрет, и он оставил меня в покое. Правда, портрет ему не понравился.
– Почему?
– Полицейский сказал, что он лучше выглядит на селфи. А на рисованном портрете он совсем не такой.
Девушка захохотала:
– Представляю его упитанную красную рожу и маленькие тусклые глаза. У многих полицейских почему-то всегда одинаковое выражение лица – чаще всего безразличное либо самодовольное.
Парень усмехнулся.
– Странный ты, – снова повторила девушка. – А как тебя зовут?
– Зови меня Томом. Если хочешь. Но для близких людей и любимой девушки я – Томми.
– Почему Том?
Он снова улыбнулся:
– Так меня прозвали в детстве. Из-за того, что я любил книгу про Тома Сойера и во всем старался ему подражать. Однажды мы с другом даже переплыли на остров и жили там два дня, совсем как герои книги. Мне тогда здорово досталось от мамы. Но у меня тоже есть другое имя.
– Позволь узнать, чем тебя привлек этот персонаж?
– Стремлением к справедливости, независимости, желанием идти своим путем.
– У Тома Сойера была любимая девочка. У тебя есть?
– Нет.
Камелия подумала и сказала:
– Пожалуй, я буду называть тебя Томми. Не возражаешь?
Юноша согласно кивнул головой.
Камелия в который уже раз бросила на него долгий и внимательный взгляд и решительно сказала:
– Я хочу сегодня остаться здесь.
