Глава 1. Первое сентября, 1996 год
– Где же мы найдём лабрадора? Пуделя легко, терьеров разных тоже по улицам шастает тьма. Достаточно у продуктового подежурить, и собака твоя. Захотел же хрен знает кого, – недовольно фыркнул Антон.
– Да не я, это бабуля в газете фотку увидела и теперь мечтает о щеночке.
– Ещё и щеночек нужен? Не взрослый? Такого у магаза никто не оставит. Макс, такого покупать придётся.
– Да не проблема купить, ты ж знаешь, но не по кайфу это. Хочется по-нашему, как обычно.
– Привет, мужики. Есть курить? – Костя подошёл к столпившимся одноклассникам.
– Опаздываешь. Время видел? Сейчас всех запускать будут, – Антон махнул рукой в сторону школы.
– Плевать. Есть курить?
Максим протянул другу сигарету. Компания скрылась за школой.
– Кость, Максу лабрадор нужен. А ты чего такой мрачный? – Антон внимательно смотрел на одноклассника.
– Ну если нужен, то надо добыть, – ответил Костя, игнорируя вопрос.
– Во! Понял, что значит «друг»? А ты скулёж устроил, – съехидничал Максим.
– Ничё я не скулил, сказал просто, что у магаза не достать такую собаку, – Антон сплюнул в сторону.
– Кость, может на «Птичку»1?
– С деньгами?
– Неа.
– О, это интересно. Кто ещё пойдёт?
– Кирюху позовём. Серёгу можно, больше никого не надо. Все свои.
– Народ, хорош курить. Пойдём, а? Первое сентября же как никак. Праздник, притом последний! – упрашивал друзей Антон, но его не слушали.
На школьном дворе было солнечно. Радостно.
Ученики пробирались через толпу к своим. Двор сужался. Выпускники теснились к дальнему выходу. Словно чувствовали, что скоро и школа, и все её палисадники отряхнутся, выталкивая вдруг ставших взрослыми школьников. Но всё это случится только через год. Целая вечность по меркам юности. А пока – лишь нарастающая внутри радость. Лёгкие наполнены воздухом приветствий, смеха и восторгов.
Костяк класса постепенно перетекал за забор, в место сбора. Линейка медлила – ждала опоздавших.
Ребята галдели и вряд ли внимательно слушали друг друга. Гораздо важнее было почувствовать компанию, друзей.
Натка широкими шагами пересекла школьный двор. Длиннющие ресницы, накрашенные в три слоя. Улыбка – широченная, как у Красной шапочки из детского фильма. Мини-юбка. И смех. Звонкий, заразительный. Когда она смеялась, не могли устоять даже учителя.
– Киря, сигареточку? – Натка скрючилась, подлезла Кириллу под руку, и теперь выглядывала из-под мышки, словно шкодливый ребёнок. Он чмокнул её в лоб.
– На, только не суетись.
– Да блин, где народ-то, скоро уже линейка, – продолжал переживать Антон.
Серёга подлетел сзади, схватил Натку и закружился.
– Блииин! – заверещала она, делая вид, что отбивается, но как только оказалась на земле, тут же обняла друга. – Привет, Серенький.
Ребята рассмеялись. Парни пожали друг другу руки, девчонки радостно чмокнули друг друга в щёки.
Директриса через хриплый динамик объявила начало торжественной части.
Бычки полетели под забор, и вся компания двинулась к розовому, свежевыкрашенному особняку. Солидное пятиэтажное здание, построенное ещё в 1937 году. Реставрировали, ремонтировали, обновляли, но своей «дореволюционной» прелести оно не потеряло. Разве что убогая стеклянная кишка, пристроенная с заднего фасада, тянулась к не менее убогой коробке – всегда холодной и неуютной – со столовой, спортзалом с раздевалками и маленькой пыльной библиотекой. А на улицу школа выглядывала портиком с вензелями и высоким фронтоном с медальоном. Но обычно их никто не замечал. А вот огромные белые колонны, обхватить которые можно было только вдвоём, школьники любили. Все. И перваки, и выпускники. Бегать вокруг столпов-гигантов и прятаться от друзей было неписаной традицией. Милой школьной забавой.
Максим, крепкий и высокий выпускник, нёс на плече первоклашку в новенькой школьной форме, с пышными бантами по случаю. Огромная сияющая рында2, перевязанная красной лентой, неровно дёргалась в руке ребёнка. Казалось, что малышка в любой момент уронит тревожный колокол Максиму на голову. Но каким-то непостижимым чудом эти крохи всегда справлялись. И все старшеклассники оставались целы. Следом за дёрганым звоном гомонящая толпа потянулась в здание школы. Начинался учебный 1996–1997 год.
Старшие не торопились. «В школу и в могилу ещё никто не опаздывал», – шутили между собой. Пропускали вперёд малышей и суетливых родителей. Те постоянно что-то поправляли и нашёптывали, словно провожали детей на страшные испытания. Отчасти они были правы, но прошедшим этот путь «закалённым» старшеклассникам хотелось успокоить растерянных родителей: «Выживут и окрепнут! Просто не мешайте им!»
Постепенно подтягивались опоздавшие, вызывая бурный восторг то в одной, то в другой части школьного двора.
– Чего стоим? Отдельного приглашения ждём?
На пороге школы между массивных колонн стоял физрук – длинный, тощий, сутулый, с рыжими усами и смеющимися глазами. В школе его любили, поэтому пёстрая толпа с редкими цветками в руках звонким ручейком потянулась в здание.
В классе было светло, пусто, уютно – бедненько, но по-домашнему.
Выкрашенные зелёной краской стены с аккуратно развешанными картами, портретами писателей и поэтов, фотографиями улиц Лондона, Вестминстерского аббатства и Тауэра в пожелтевших рамках из тонкого штапика. Стенд успеваемости, стенд с темой урока, коричневые шкафы во всю стену с тетрадками и словарями. И она, терпеливо ожидающая, когда ученики вольются в класс неравномерной бурливой рекой. Закончат громыхать стульями и партами, под которые уже не влезают коленки. Перестанут шлёпать об пол рюкзаками, рассядутся по своим местам.
