– И вам совсем не страшно без взрослых? – подался вперед писака.
Ну…
Взрослые здесь были. Это я.
Но грязь, огромная дырявая шапка, полностью скрывающая волосы, и широкая рубашка со штанами превращала меня в подростка.
На лице толстяка из газзеты было написано любопытство пополам с брезгливостью. Ну да, ветер снова поменялся, а запах с дальнего угла ямы, куда отвозили мусор и отходы чуть ли не со всего города, мог сшибить с ног. Сильнее пахло разве что в порту.
Я пожала плечами в ответ на вопрос, и сама чуть не скривилась от отвращения. Только мне нельзя, я ж вроде живу здесь. Да и вообще, это была моя идея – притащиться сюда, чтобы создать нужные декорации и не разочаровать ни писаку, ни читателей.
Кто бы еще лет десять назад сказал, что странная идея жены Правящего получит такой отклик у имперских жителей. Они обожали эти серые листочки со сплетнями, новостями и душещипательными сказками. За которые, кстати, отлично платили. Пусть и приходилось отвечать на идиотские вопросы, рассказывая о судьбе сироток. Продумывать речь пришлось все утро, чтобы звучало как можно печальней.
«Сиротки» играли свою роль отлично, правда, пару раз чуть не испортили всё, нервно заржав. Хорошо хоть мозгов хватило превратить смех в кашель, и я, не растерявшись, выдавила из себя пару слезинок на тему того, как трудно обходиться без целителей, за которых мы не можем заплатить.
Писака проникся нашим положением еще больше.
– Но разве не Империя должна заботиться о таких, как вы?
Это он меня спрашивает?
– Да кому мы нужны? Ни роду, ни семьи, ни магии. Империя, конечно, заботится… Но вы видели Дома для приемышей? По-настоящему?
– А что с ними не так? – толстяк подался вперед и хищно раздул ноздри, предвкушая что-то интересное и взялся за свою книжицу с исписанными листочками.
Шан и Пет посмотрели на меня. Я кивнула. И тогда восьмилетние близнецы наперебой начали рассказывать страшные истории. Которые, как раз, и были правдой.
И еще одной причиной, почему мы решились на эту беседу.
Впрочем, деньги нам тоже были нужны.
Я облизалась, предвкушая, как кину Банкабу мешок с монетами. И мы втроем сможем, наконец, убраться из Дунакеша куда-нибудь в центр страны, подальше от собственного прошлого и рыбьей вони.
Вернулась в настоящее и прислушалась. Ободряюще кивнула – все так и было. Сальные взгляды преподавателей, жестокость приемщиков, голод и гнилые овощи, спальни без отопления – руководство предпочитало тратить средства от благодетелей на себя, а не на нормальную пищу и дрова для крохотных печурок. Побои, неверные списки, по которым детей было всегда раза в полтора больше, чем на самом деле. Умершие от плохих условий, а не от эпидемии, как объявляли, воспитанники.
Мне удалось сбежать пять лет назад, а потом я помогла выбраться близнецам. И до сих пор передергивало, когда я вспоминала, как меня искали в лесу с собаками. Нашли бы – заткнули рот самыми жесткими методами. Если вообще не убили бы.
Мальчикам тоже не было необходимости притворяться. Злость и ненависть к местным службистам возникла у них не на пустом месте. Самый крупный город на востоке Дунакеш был слишком далек от сытого Эгера, чтобы направлять сюда пристальное внимание дознавателей и потому единственное, что мы могли сделать, это привлечь общественность.
Захр его знает, насколько это изменит ситуацию. Но попытаться стоило. Перед тем, как свалить окончательно – потому как искать будут и «свои», и прикормленные стихийники.
Я месяц подбирала нужного человека. Этот неопрятный толстяк, слушавший детей, открыв рот, был идеально внушаемым. Такой не упустит ни слова, а потом еще и будет биться за то, чтобы раздуть историю так, чтобы это достигло центральных газзет. А еще лучше – Теневого департамента, о котором ходили самые разнообразные слухи.
Толстяк записал последнее слово и сурово глянул на меня, будто желая убедиться, что все это было не вранье.
– Так и происходило?
– Ага, – энергично кивнула. – Все так и есть.
– И что вы намерены делать?
А ведь он всерьез обеспокоился – вон как хмурится. Будь я сентиментальна, пустила бы слезу умиления. Но жизнь давно разучила меня быть сентиментальной.
Вздохнула:
– Для начала, дотянуть до двадцати одного… А потом смогу опекать мальчишек.
И плевать, что двадцать один мне только что исполнилось. Явиться к судьям я бы в любом случае не смогла – слишком много за мной тянулась. Да и те, скорее всего, покрывали что многочисленные банды, что прочие учреждения и их управляющих.
– Прячась? – писака все не отставал.
– Конечно. Я не хочу умирать.
Прозвучало достаточно жестко.
Для окончательного внушения самое оно.
Слово выбрала идеально. Теперь каждый раз, когда кто-то заговорит о смерти, толстяк будет орать обвинения в сторону приемщиков, которым вовсе не жалко отправлять сирот на смерть. Это не продлится долго – даже самые сильные маги Смерти не могли бы перевернуть мозги в чужих головах, что уж говорить обо мне. Но на первое время хватит.
– И сколько тебе осталось?
– Еще два года.
– Какой прекрасный возраст!
Я сдержалась, чтобы не закатить глаза.
– Наверное, вам уже пора? – вплела в голос немного темноты.
Прозвучало как вопрос, но толстяк закивал, как ненормальный.
– Да! Пора! Я должен как можно скорее написать про это!
Он с охотой отдал обещанные монеты, схватил свои вещички и бросился в сторону наемного экипажа, терпеливо дожидавшегося его за углом. Ну а мы, как только писака скрылся за поворотом, быстро пошли в противоположную сторону.
– Куда теперь, Илия? – доверчиво спросил меня один из братьев.
– В Логово. Только по пути заглянем в мой тайник.
***
Дунакеш был не так уж плох, как могло показаться со стороны.
Особенно, если заезжать через основные ворота да пользоваться богатой частью города и сверкающей набережной, с которой были видны самые дорогие лагуны и стоящие там прекрасные корабли.
Основной порт и клоака, его окружавшая, прятались за утесом, покрытым чахлой зеленью. И выглядел весьма неприглядно. Да и пах также.
Но именно там жила большая часть населения города. Не-маги, бедняки, рыбаки и простые торговцы, ремесленники, моряки и шлюхи, обслуживающие всех подряд. Там же теснились стражи – больше изымали, чем защищали, правда. Туда же приходили все товары – и с далеких берегов, населенных гномами, и с другой материковой части Таларии. Благородные, а уж тем более высшие и прочие дознаватели, и приличные люди сюда заглядывали редко – опасались. И не совсем необоснованно.
Для тех же, кто здесь рождался и умирал или же просто жил, это место было настоящим домом. Вот только, несмотря на то, что я была частью клана – в добровольно принудительном порядке – я этот свой «дом» терпеть не могла. Как и любое ограничение.
