«Любимый папенька, желаю тебе здравствовать до потери памяти и столько же лет править! Городок Самыйсокс, в который ты меня отправил в наказание за то, что я нацепила твою церемониальную корону на борова Паксуса, вполне себе тепленькое место. (Кстати, не я виновата, что Паксус сбежал из свинарника и носился по дворцовому двору, не сняв корону!). Здесь свежий воздух, вкусная еда, отличный само… самородина. Местные аристократки прелестны, как бабочки, умны, как пробки и громкоголосы, как воробьи на зимнем кусте. Как мы и договаривались (собственно, говорил только ты), спешу сообщить тебе, как прошел мой вчерашний день. Я проснулась поздно, потому что здесь не надо вскакивать ни свет, ни заря, как в столице, чтобы сделать прическу а-ля мадам Отцвелихризантемэ. Любой пучок, который я наверчу на макушке, воспринимается местными барышнями последним писком моды, и повторяется уже через полчаса после того, как я покажусь им на глаза.
Я оделась и отправилась завтракать. Кстати, кушать здесь можно, совершенно не заботясь о фигуре, поскольку у местных жителей в чести дамы скорее округлые, чем вытянутые. То, что в столице считается ожирением, здесь воспринимают прямым указанием на здоровье обладательницы. Чем толще дева и ее окружности, тем лучше! В связи с этим у меня совершенно нет проблем с местными молодыми людьми. Они меня, во-первых, боятся, потому что я – твоя дочь, а во-вторых, я не в их вкусе, потому что, по их мнению, худышка. Иногда мне кажется, будь на моем месте Паксус, они получили бы большее эстетическое наслаждение, глядя на него, чем на меня.
После завтрака я изображала пастушку гусей. Магистратский художник, господин Перенос (правильнее будет называть его Красный нос), изъявил желание нарисовать мой портрет для городской галереи, и я не стала отказывать. Ты всегда говорил, цитирую: «Надо уважать чаяния подданных, в бога душу мать их!»
Итак, в полотняном рубище и босая, припевая местный хит: «А я шла-шла-шла, мужика нашла», я бегала за гусями, но в основном от них, по полю, а милейший Красный нос пытался набросать сие действо на полотне размером с пододеяльник. Он обещал, что на картине одеяние будет преисполнено прелести, моя поза – достоинства, а гуси – понимания важности момента. Полагаю, что так оно и будет, иначе ты прикажешь отрубить ему сначала руки, а потом и голову.
После художественного сеанса я пообедала (как ты помнишь, ни в чем себе не отказывая) и почитала местную газету. Из колонки новостей я узнала, что в псарне герцога Ананакса появились чудесные щенки, цитирую, от «прелестной суки и настоящего охотника» (интересно, о ком это?). Из колонки рекламы – о том, что гостевой дом «Переночуйка» открыт круглосуточно, имеет отличную кухню, постели без блох и клопов, и купальню с водой (а бывают купальни без?). А из экономического обзора, что ты опять повысил налоги, и народ, естественно, этому рад. Затем я вздремнула, после чего стала собираться на один из многочисленных местных балов.
О, папенька, балы в Самыйсоксе – это отдельная тема! Их устраивают все, кому не лень, и иногда даже судятся друг с другом из-за того, кто первый объявил бал в конкретный день и конкретное время. Дабы избежать кровопролития, местный сюзерен, герцог Ананакс (это тот, у которого прелестная сука переспала с настоящим охотником), объявил, чтобы в начале года ему подавали график увеселений. Изменения в него вносит сам Ананакс и только по очень уважительной причине. Как раз сегодня он внес очередное изменение, сдвинув бал в честь шестнадцатилетия дочери одного из маркизов, и объявив собственный – посвященный рождению щенков. Обещают, что на балу появится герцогский сын Онтарио Ананакс, который обучался за границей, а теперь вернулся домой. Местные девахи, округлые и не очень, ждут молодого человека с дрожащими от нетерпения… коленками (а ты что подумал?), надеясь сделать выгодную партию. Они мне уже все уши прожужжали о нем. Мол, это симпатичный и воспитанный молодой человек, из которого выйдет отличный супруг для девушки, которая знает, чего хочет в этой жизни. Ах, папенька, мне жаль, что дожив до двадцати лет, я так и не поняла, чего же хочу, кроме нового платьица?..»
На этой фразе в комнате раздался оглушительный треск – это сломалась столешница от удара кулака Его Величества Отиса Третьего.
- Зайка, так нельзя, - проворчала от окна мать Его Величества – вдовствующая королева Миневра, - пожалей свои нервы!
- Мама, какие нервы с такой дочерью? – мученически вопросил Отис. – У меня не осталось ни нервов, ни почек, ни печени!
- Не сваливай на ребенка вред, причиненный твоему организму алкоголем, - невозмутимо заметила королева и звякнула спицами – она вязала салфеточку под ночную вазу. – Лучше скажи мне, ответил ли согласием наш возлюбленный друг, король Неверии Панч Первый на твое предложение женить его сына на нашей девочке?
- Пока нет, - буркнул Отис и, поморщившись, продолжил читать вслух: - «Вчерашний бал был по обыкновению скучен, ведь на нем не было «выгодной партии». Гости много ели и еще больше пили, сплетничали друг о друге, танцевали… Ты знаешь, я говорю всем, что у меня после травмы в детстве деревянная нога, понимаешь, как-то неудобно отказывать юношам, которых отцы заставляют приглашать меня на танец только потому, что я – твоя дочь. А так они сами отвали… отказываются, просят прощения за беспокойство и уходят счастливые. Папенька, ты это имел в виду, когда говорил, что правитель должен делать свой народ счастливым? Если да – тогда я истинно твоя дочь и умница, правда?»
- Деревянная нога? – оторвалась от вязания Миневра. – Как это мило!
- О, боже, боже… - простонал Его Величество и снова взглянул на письмо. – «К завтрашнему балу все девушки потребовали новые платья, поэтому местные швеи и белошвейки сбились с ног, забыв не только о еде, сне, но и об естественных нуждах. Мне нет причины беспокоиться, поскольку еще четыре сундука с платьями, привезенными из столицы, стоят нераспечатанными. Но, честно говоря, я подумываю надеть что-то совсем простое, например, рубище, в котором позировала Красному носу…».
- Надеюсь, там не очень глубокое декольте? – осведомилась Ее Величество.
Отис зарычал и зажевал уголок письма.
- Зайка, вынь бяку изо рта и возьми себя в руки! – укорила мать.
Зайка послушно выплюнул письмо, дрожащей рукой расправил его на колене и продолжил:
- «Вот, думаю, брать ли с собой на бал гусей в качестве антуража? Бабушка (поцелуй ее от меня) однозначно сказала бы: «Да!», а ты как думаешь?»
- Альвина, мое солнышко! – расплылась в улыбке вдовствующая королева.
- «В общем, вечер был скучен. Ужинать (ни в чем себе не отказывая) я не стала – в меня больше не лезло. Вернувшись домой, я умылась и легла спать, надеясь утром встать пораньше, чтобы написать тебе это письмо и отправить фельдъегерской почтой. Твой поверенный, дядюшка Кевинс, очень мил. Он всегда приходит в одно и то же время, выполняя твое указание забирать у меня ежедневные отчеты о поведении. Если когда-нибудь его найдут мертвым в канаве – не вздумай думать на меня! На сем прощаюсь, мой грозный повелитель и любимый папенька. Не забудь еще раз поцеловать бабушку». Постскриптум: «Как думаешь, может, взять на бал не гусей, а овец? Они такие милые… Твоя дочь, принцесса Кармодона Альвина».
