Магия в моем мире, под запретом. И не потому, что маги выродились – нет. Все потому что в королевском роду Варнаби нет ни одного мага, и высшая каста людей решила, что если нет у них этого дара – то и другим его иметь нельзя.
Я, маг льда, единственный и последний маг в королевстве людей, где за магию можно лишиться головы. Моя мать умерла во время родов и отец так и не смог мне простить ее смерть, хотя и вырастил меня. Но любил ли он меня – я не знаю. Он никогда не обнимал меня, не дарил игрушки, но в три года дал мне в руки палку и сказал: «Дерись. Потому что скоро ты останешься одна, я не смогу тебя защищать вечно и тогда тебе придется защищаться самой». Так я стала воином. Вернее меня им сделал собственный отец, который вместо куклы подарил мне палку, потом кинжал, потом кнут. Каждый следующий год, отец обучал меня чему-то новому, но не в плане шитья или готовки. Хотя и готовить и шить тоже стало для меня необходимостью. Нет, он обучал военному ремеслу и магии. Его слова, что неважно кто ты: женщина или мужчина, но драться и уметь себя защищать обязан, я запомнила на всю жизнь.
В три года я случайно заморозила кашу, которую терпеть не могла, вот тогда отец впервые посмотрел на меня не как на прокаженную, я тогда впервые увидела у него на лице не презрение, а интерес.
С тех пор я вставала с петухами и ложилась, когда последний луч солнца касался земли. И так каждый день, все мои пятнадцать лет.
Для детей крестьян нет школ, кроме церковно-приходской, и там строгие правила, которые навязывали и нашей семье. И главное правило: девочки должны ходить в платьях, длина юбки должна доставать до щиколотки, волосы должны быть заплетены в тугие косы, на ногах ботинки, на поясе передник, голову необходимо повязывать платком.
Насчет платка, согласна, мои от рождения белоснежные волосы приходилось красить каждую неделю, чтобы не дай бог, кто узнал о моей даре, вернее магии. Потому платок был даже, кстати, а вот юбка – нет. Терпеть не могу юбки. Я в них всегда путалась ногами, вначале даже падала, пачкалась, получала от отца тумаки и пинки, а потом шла на речку и со слезами на глазах, стирала подол платья, проклиная свою жизнь.
Но школу я закончила. Вернее не так – бросила, когда отец исчез.
Мое пятнадцатилетие ознаменовало то, что я проспала. Впервые – проспала.
На столе на маленькой кухне, лежал листок с прощанием от сильного гордого человека, который так и не смирился с моим рождением и мешочек с золотом.
«Дочь, больше я жить так не могу. Простишь ли ты меня, не знаю. Но хочу лишь дать наказ: живи так, чтобы мне не было стыдно за тебя. Живи так, чтобы с гордостью носить свое имя. Живи так, чтобы когда мы встретимся, ты могла похвастаться своими успехами. Я верю, что ты сделаешь все, чтобы твоя магия не зачахла, развивай ее. Этого золота хватит, чтобы ты смогла поступить в академию в городе Вароз, королевство Синон. Именно там единственное место, где развивают магически одаренных детей. Иди туда. И помни, что твое имя означает – жизнь, значит, живи так, чтобы потом было не стыдно от прожитых лет. Прости меня, если сможешь», – и все. Ни подписи, ничего.
Не хватало слез, чтобы высказать, как же мне было страшно в этот момент. Я всегда знала, что отец уйдет, когда-нибудь, но не думала что так скоро. Я плакала и плакала, и никак не могла остановиться. Сейчас казалось, что весь мир против меня, что стоит мне выйти за дверь и меня тут же схватят и убьют, что каждый при виде меня, будет показывать на меня пальцем и грозить смертью.
Мне пятнадцать лет и я никак не могла понять, как можно так относиться к своему ребенку, чтобы не любить, а бросить, да еще и в день рождения. Но ничего нельзя вернуть и мы становимся старше иногда за считанные минуты. Вот так и я – девчонка, выросшая в глуши, в селе под громким названием Артхел, за секунду выросла.
Артхел, деревушка в княжестве Балиан, в ней из двадцати крестьянских домов, располагался дом пастыря и старейшины, а небольшая церковь была центром всего этого маленького мира, рядом трактир и церковно-приходская школа. Десять детей, проживающих под неусыпным взором пастыря, знали друг друга так же хорошо, как родные люди, потому что выжить под взглядом человека, который их ненавидел, могут только самые дорогие и самые нужные друг другу люди. Когда девушка с именем Элла не пришла в школу, две подружки организовали ее поиски, напрочь забыв про учебу.
А в маленьком домике на краю села сидела босая девчушка с волосами цвета серебра на полу и плакала. Плакала от обиды на матушку, что бросила ее, дав такую сложную жизнь, на отца, что бросил ее тогда, когда она еще так мало прожила и не знает что ей делать дальше и как прожить этот день. Вытирая слезы тонкой ладошкой, она прислушивалась к себе и ничего не понимала. Может она кривая или косая, может она родилась с печатью проклятия? Нет, она стройная, гибкая, серые глаза цвета тумана, серебреные волосы, цвета шоколада брови и нежные розовые губки, тело чистое молоко и даже без родинок или веснушек. В чем ее вина? В том, что она родилась? Так зачем вообще планировали ребенка, если теперь ее бросили?
– Зачем? Почему? – шептала она, уткнувшись в свои коленки, и плакала. Она бы и хотела стать сильной, но сейчас в этот момент она хотела лишь плакать, выплакать обиду на всех, на весь мир вокруг нее.
***
Четверо молодых людей встали у забора, в конце села, и прислушивались к тишине вокруг маленького домика утопающего в зелени. В это время господин Бетхор уже должен был уйти в поля, а Элла должна быть в школе, но ее там не было, значит, что-то случилось. Заходить в дом они боялись, уже столько раз им попадало от господина Бетхора за внезапное вторжение, что спешить они не хотели.
– Слышите, кто-то плачет, – тихо сказала черноволосая девчушка и протянула пальчик к дому, поднимая карие глаза к высокому пареньку.
– Слышим, – сухо ответил ей молодой человек, выше ее на целую голову, но сейчас в эту самую минуту став по-взрослому серьезным. – Стойте здесь, я проверю, – прошептал он и открыл калитку, пытаясь проскользнуть внутрь так, чтобы не скрипнул ни один засов. Но господин Бетхор всегда следил за хозяйством, потому он легко проскользнул вглубь двора и бросился к двери дома, понимая, что в доме действительно плачет Элла. Осторожно открыв дверь, он замер, а потом резко ступил вперед и закрыл за собой дверь, отрезая себя и сидящую на полу девушку в ночной сорочке с голыми ступнями от внешнего мира, даже засов на дверь набросил. – Элла!
– Ацот? Ты? – поднимая на него глаза полные слез, спросила девушка. И столько в них было горя, что сердце молодого человека дрогнуло.
