***
Полная луна заливала ярким светом деревянный сельский дом «пятистенок», припорошенный снегом. Рядом деревянный сарай и колодец. От редких порывов ветра звенели звенья цепи, свисающие с деревянного ведра, стоящего на срубе. Одна из стен сарая полностью скрывается за поленницей дров под навесом. Из печной трубы, устремляясь вверх, вьется сизый дымок.
В доме полная темнота. Лишь на кухне тусклый огонек лампады освещает темные лики на иконах.
Ночную тишину нарушает жалобный скрип кровати, затем тяжелый вздох и шорох одеяла. Щелчок и на стене загорелся ночник в виде тюльпана, бывшего в моде в эпоху СССР. Тусклый свет осветил металлическую кровать той же эпохи с блестящими металлическими шарами, на бревенчатой стене ковер с оленями на водопое.
Марина – женщина примерно сорока лет, худощавого телосложения накинула халат в желто – синюю полоску. Поправив темные волосы едва тронутые сединой, потирает пальцы с признаками артрита, вновь тяжело вздыхает. Марина прижала ладонь к груди, пальцы смяли ночную рубашку.
– Не по себе что – то. – бросила тревожный взгляд в окно. – Никак быть беде?! Нет, нет, это все от недосыпа видится странное и непонятное.
Темная тень стремительно пронеслась по небосводу, на мгновенье закрыла серебристый диск луны. Марина вздрогнула и торопливо осенила себя крестом, шепча слова молитвы.
– Да нет, почудилось. – говорит шепотом. – Туча пронеслась…. А я дрожу, что осиновый лист. Напредставляла невесть что!
Мариина встала с постели, подошла к окну и осторожно открыла форточку, придерживая стекло, трещина которого была заклеена синей изолентой.
Вдыхая обжигающий зимний воздух, смотрела как на село и темный лес вдалеке сыпятся пушистые хлопья снега. Из – за крыши соседнего дома появился край луны. Снежная круговерть искрилась серебром.
– Ложиться уже ни к чему. Через час уже пора собираться на утреннюю дойку.
Марина прошла в кухню, налила воду в пузатый алюминиевый чайник и поставила его на плиту. Открыв дверцу старенького дребезжащего холодильника, сразу же закрыла ее. Опустившись на табурет с облупившейся синей краской, уронила голову в ладони, уперев локти в стол.
– Скоро день рождения Полинки, а денег на подарок… да что там, на подарок, даже на торт нет! А дочка так мечтает о кукле!
Марина взяла со спинки стула шерстной платок, набросила на плечи. Открыв чугунную заслонку печи, подкинула на тлеющие еще угли несколько чурбаков, лежащих тут – же, рядом.
– Вдобавок еще и Кондрат запил. – приблизила ладони к пляшущим языкам пламени. – Что делать – ума не приложу! Хорошо Полинку к папе отправила. Ни к чему ребенку отца видеть в непотребном виде…
Марина горестно вздохнула и заварила чай прямо в чашке, щедро насыпав смесь чая и ароматных трав. Вернувшись в спальню, начинает одеваться. Платок с плеч повязала на поясе.
– Эх, старость не радость! Мне только сорок, а радикулит уже покоя не дает. Одна дочурка греет сердце.
Марина вернулась в кухню, надев стеганую жилетку. Присев на скрипучий табурет, неторопливо пьет чай, дуя перед каждым глотком поверх кружки. Перед ней стояла тарелка с сушками и печеньем, но она лишь задумчиво перебирала их пальцами.
– Что с Кондратом происходит?! Он же так хотел девочку! Пусть и поздний, но столь желанный ребенок! Что ж нам так везет в этой жизни!
Лампочка под тканевым абажуром замерцала, потом и вовсе погасла. Слышно чирканье спички по коробку, язычок пламени перекидывается на маленький огарок стеариновой свечи. На стенах сразу же заплясали неясные тени, придавая маленькому помещению гнетущий вид. Марина прижала ладонь к груди, зябко передергивает плечами.
Затрещал механизм настенных часов. Но из открывшегося окошка ожидаемая кукушка не вылетела. Оно открылось и закрылось пять раз.
Марина отодвинула от себя чашку. Направилась было в сторону сеней, но вернулась. Встав перед иконами в углу, зашептала слова молитвы. Перекрестившись, Марина поспешила на работу.
***
Кондрат, проваливаясь в снег по колено, упорно возвращался на протоптанную дорожку, ведущую к деревянным домам, построенных в хаотичном порядке.
Заборы были едва видны, столько снега навалило за ночь. Из закопченных печных труб клубились столбы дыма. Кондрат шел без шапки, потому седые волосы не прикрывали большую лысину. Ватная телогрейка расстегнута, потому ему приходилось придерживать развевающиеся полы рукой. Ветер швырял в лицо мельчайшие снежинки. Кондрат чертыхался, ругался беззлобно на непогоду и вытирал лицо грязной ладонью.
Шел Кондрат неуверенно, часто оступался. Зацепившись в очередной раз ногой за ногу, размахивая руками, упал лицом прямо в сугроб.
– Щерт! – выдавил, выплевывая снег.
Заметно было отсутствие большей части зубов, потому сильно шепелявил.
– Ну, никакого щастя в жизни нету! Пашешь всю ночь, а тут… Треба стресс снять! – махнул рукой обреченно и снова упал в сугроб. – А што, имею полное право! И Маринка не указ. Она жинка или хто! Пущай знает свое место! А пара стопок, што бальзам на сердце!
Кондрат говорил громко, хотя сельчан на улице не было видно. Поднявшись с трудом, неловко стряхнул с одежды снег, куда смог дотянуться рукой. Потом погрозил кулаком в пустоту и с новыми силами продолжил путь.
– О, наша цель шовсем лядом!
В нескольких метрах увидел приземистое здание сельского магазина, выложенного из бутового камня. Одна стена облицована сайдингом. Открыв скрипучую дверь, ввалился в маленькое помещение с облаком морозного пара.
– Явился, не запылился!
Продавщица Зойка, плотного телосложения женщина, с яркими рыжими волосами, аккуратно собранными под косынкой, сплюнула в сердцах, увидев раннего покупателя.
– Зойка, палу пузыей вотки и закусить цего – ни буть. – крикнул Кондрат от порога.
Покачиваясь, подошел к прилавку. Осматривая скудный ассортимент товаров на прилавках, нетерпеливо барабанил пальцами по стеклу. Зойка недобро, но в то же время с жалостью смотрела на Кондрата.
– Да когда ты уже напьешься, алкаш!? Пусть в годах уже, но не старик ведь. А спивается!
– Шевелись, давай!
– Не пора ли завязывать? – с неподдельным сочувствием. – Ведь здоровье –то ни за какие деньги не купишь потом.
– На здоровье пока не жалуюсь! – постучал по прилавку костяшками пальцев – Тьфу – тьфу! Пока крепкое, похмелье хоть и бывает, но терпимо, тем более, всегда можно поправиться, приняв на грудь.
– Это пока есть здоровье. А о жене с дитем подумал? Неужели думаешь приятно ребенку твоим выхлопом дышать?!
– Пелегал для зены – што аромат чужих духов. А это и есть самая настояссяя левность.
– Ты не сбрендил, случайно? Тоже мне, аромат. Наизнанку выворачивает! И к кому ревновать – то, к бутылке?!
