Скромная, застенчивая Инна с длинными русыми волосами и остро вздёрнутым носом чем-то походила на пикси, сказочное существо кельтов. Рукастая и хозяйственная была девушка – вышивать, да вязать славно умела, пироги пекла отменные, щи, да борщи наваристые готовила. А в саду у неё, что ни цветок, то диковинка. Жила-поживала она в небольшом городишке, где всё как на ладони и все друг друга знают.
Разное про неё говорили – и доброе, и не очень, но, в основном, не слишком приятное. Или она так слышала. А саму себя Инна не видела, не отражалась она в зеркалах. Ни в роскошном овальном зеркале в широкой бронзовой раме, что висело в прихожей. Ни в крохотном карманном. Ни в круглом, на позолоченной ножке, что в соседнем магазине возле витрин. К какому бы зеркалу девушка не подходила, себя там не видела. Поэтому и верила каждому, кто про неё что скажет.
Кто-то называл её неуклюжей молчуньей, а другой добавлял, что она дурнушка и ворона. Да мало ли эпитетов найдётся у завистников, чтобы обидеть человека? Кто-то отмечал её вежливость и аккуратность, обворожительность и непохожесть на других. А иногда уверяли, будто она не девушка, а сморчок, и руки то у неё не с того места растут, и ступает то она не так, да и хозяйка никудышная. И плакало сердечко девичье горькими слезами от обиды такой, потому, как камнем ложились слова унизительные на душу и руки опускались. В такие минуты хотелось девушке исчезнуть, раствориться, чтобы не видеть, не слышать никого. Терпела Инна, терпела, да и сбежала в лес, от людей подальше, благо он совсем рядом был. Шла по знакомым с детства полянкам, да просекам и рассуждала:
─ Чего это я буду всех пугать, раз я такая страшная и никчемная? Буду в лесу жить. Со зверьём лучше, чем с людьми, поди-ка. Не осудят, в глаза тыкать не будут моей никудышностью.
Долго ли, коротко шагала она, углубившись в свои думы, пока не забрела в самую чащу лесную. Не осталось уж у нее сил дальше брести. Присела она на старое поваленное дерево, да и решила:
– Не пойду больше никуда дальше, пусть меня лучше дикие звери съедят, чем чудищем таким среди людей добрых жить!
Смотрит, а под огромной сосной кто-то шевелится. Зажмурилась девица:
─ Вот, – думает, – и смерть моя пришла.
– Иииии, красна девица, ты чего это удумала? – кто-то за коленку её тихонько тронул.
Открыла Инна глаза, да и видит – стоит перед ней этакий Старичок-Боровичок, ростом с локоток, весь седой.
– Да чего ж я такого удумала? – прошептала девица, всхлипывая, – сказывают люди, что я страшная, да неуклюжая и характер у меня дурной. Как мне такой на свете белом жить? Вот и решила, что хватит землю топтать, да глаза всем мозолить.
– А ты что ж, сама-то себя не видала никогда, что ль? – Лесной Хозяин молвил, – почто слухам разным веришь?
– Нет, дедушка, не видала. Да и как увидеть-то, коль я в зеркалах не отражаюсь? А уж как хочется на себя посмотреть!
– Ладно, помогу я твоей беде, не печалься, девица, – решил Старичок-Боровичок. – Вижу я, что сердце у тебя доброе. А зеркало-то оно что? Ведь не отражает ничего, кроме внешней оболочки.
И с этими словами прикоснулся Лесной Хозяин зеленым прутиком ко лбу девицы, и полетела она в разноцветный колодец. Ей казалось, что вокруг, яркие голубые звёзды высыпали на черное небо, обозначив глубокую даль космоса. Розовые, зелёные, желтые круги плавно плыли по воздуху, гирлянду разноцветных шариков тянули за ниточки красивые пестрые бабочки. Всё искрилось, переливалось, сверкало. Долго летела Инна, охая не то от страха, не то от восхищения, да на полянку зеленую и упала. Повертела головой в разные стороны, глаза закрыла-открыла, да и молвила:
– Где это я оказалась? И что делать дальше? Как же я назад вернусь?
– Отыщи себя, Истинную, тогда и путь назад найдешь! – услыхала она голос Старичка-Боровичка.
Поднялась девица на ноги, вперёд двинулась. Шелестят на ветру березовые кроны, будто рассказывают ей что-то успокаивающее. Пахнет мхом и грибами, да лесной настил пружинит под подошвами как надувной матрас, а в пробивающихся сквозь листву лучах мошкара роится, да где-то высоко заливается трелью птица. Ступает Инна осторожно, с любопытством головой вертит. Видит – болото гнилое перед ней, так и чавкает, так и норовит в глубину утащить. Чуть поодаль топь делает вдох и резко выдыхает смрадом. Брр… Справа от неё дерево, торчит засохшим огрызком. Хлюп-хлюп под ногами чавкает зловонная жижа. Смрадно, и как-то жутко. А на той стороне болота – терем красоты невиданной.
Да только как до него добраться, коли ведёт через трясину тропка узкая, камнем выложенная. И камни те едва ли на треть на местах лежат. Посмотрела девица кругом, видит – лежит у самого края топи кучка камней, будто нарочно для тропки собранная. Только вот беда – все они разной формы.
– Гляди, девка, внимательней! Коль не на то место камень положишь – тут и утопнешь! – прозвучал голос Старичка-Боровичка.