В эту ночь обстоятельства менялись слишком быстро, чтобы давать обещания. Дул холодный свежий ветер, забирающийся под одежду и ледяными руками ласкающий кожу, оставляющий красноватые следы своих прикосновений. Ее ступни похолодели, и она убрала их под себя, не меняя позы в целом: так и осталась на диване, подперев голову рукой с локтем, поставленным на подлокотник, и неотрывно наблюдая за ним, сидящим в кресле в неестественно расслабленной позе. Черные волосы падали на лицо, испещренное шрамами: один пересекал губу, второй бровь, крупный рубец алел на щеке, а отупевший взгляд уставился в пустоту.
Она продолжала наблюдать, потому что наблюдение было единственным способом существовать сейчас, не пересекая границ, но подходя к самому краю. Наконец, его рука поднялась, коснулась пересохших губ, с которых сорвался тихий смешок. Луна, неестественно большая и яркая, выглянула из-за туч. Cвет полоснул мужчину по щеке.
С лунным светом его поза переменилась, будто бы наполнившись чужеродной жизненной силой, он пересел в более живую позу, провел руками по волосам, убирая их от лица, заправляя за уши. Взгляд девушки зацепился за кончики волос, почти касающихся плеч мужчины, и она подумала, что стоит привести его волосы в порядок.
– Это не проигрыш, – произнес он в пустоту, укутывая себя черными перистыми крыльями. – Но придется принять это неудобство, как поражение.
Девушка вздохнула, качнула крыльями за спиной, раскрывая их, пошевелила костями и сложила обратно, продолжая обдумывать, что скажет в суде. Меланхолично она перебирала аргументы, равнодушным взглядом продолжая ласкать мужчину, с которым делила кровать, и чей запах был почти неразличим в всё уничтожающем северном ветре, прилетевшим к ним с вершин Поляриса.
«Если ты сдашься, я тебя разлюблю», – подумал он, и мысль долетела до нее с горьковатым привкусом лжи.
Девушка прокрутила на пальце кольцо, поднялась на ноги и подошла к мужчине, в которого верила и которого, как она думала, любила. Оранжевый янтарь блеснул в свете луны, наполняясь изнутри галактическим свечением. Коснувшись его подбородка, она приподняла его голову, наклонилась и запечатлела на губах нежный поцелуй, и подумала о том, как много было этих поцелуев с тех пор, как обстоятельства впервые стали изменяться, и они оба признали, что не каждое обещание можно исполнить. Она мягко оторвалась от его губ, провела рукой по его скуле, обрисовывая контур лица.
Глаза девушки остались холодными, но внутри теплела тревога, и это немного его успокоило.
Устало мужчина поднялся на ноги. Черная прядь волос выскользнула из-за его уха. Он обнял ее крылом, притягивая к себе, положил руку ей на талию.
– Когда дойдет до суда, я скажу им, что ты мне солгал, – пустым голосом проговорила она, глядя на кольцо, сверкающее на пальце.
Лунный свет прошел сквозь янтарь, и тень от паучка, застывшего в центре камня, упала ей на руку длинной вытянутой фигурой.
– Рах, – тихо позвал ее мужчина.
В его голосе не было упрека, лишь тихая просьба, не опускающаяся до уровня мольбы. Она подняла на него стеклянные белоснежные светящиеся глаза, провела пальцем по его виску, вспоминая что у того, другого, что окончательно изменил всё, и сделал невозможным исполнение их самого главного обещания, на этом месте под кожей расцветала паутина вен.
– Жди следующих указаний, – сказал мужчина, выпуская ее из объятий.
Только что ей казалось, что она защищена от любой опасности, окутана коконом его любви, и перед этой любовью отступит любая волна, даже смерть замрет в недоумении, куда ударить своей безмолвной косой в этот сокрушительный щит, а теперь всё ушло, растворилось, оставив после себя горечь сожаления. Лунный свет отразился от ее кожи, отзываясь на беловатое легкое свечение. Нерешительно девушка стояла перед ним, неспособная принять решение: сделать шаг к нему, или несколько шагов прочь.
Он улыбнулся ей кривой усмешкой, шрам на губе некрасиво оттянул уголок в сторону, корежа его почти приятное лицо. Зеленая радужка сверкнула на черной склере, и по спине у девушки пробежались мурашки. Как хотелось ей сейчас забыться в его руках, раствориться там, утонуть… но что-то, что всегда было сильней, что-то, что толкнуло ее впервые в его объятия, и сейчас вырывало из пристанища безопасности, что-то, что заставило ее поднять руку с сверкающим кинжалом в первый раз, и то, что заставляло ее замахиваться снова и снова, тихо рассмеялось внутри. И в этом огромном, всепоглощающем что-то, она услышала правильный ответ, паззл сложился, ребус был разгадан.
Она закрыла глаза, и держала их закрытыми до тех пор, пока звуки его шагов не утонули в ударной волне, врезавшейся ей в спину.
Нас связывало многое. Вначале – это была ненависть.
Во мне ненависти было через край. Мы базировались с ним на разных принципах, и не могли существовать вместе ни в одном из пяти миров. Но я росла у него на руках, и впитывала его мудрость, пила вдоволь из источника его разума, которым его наделило не иначе как причудливое сочетание интеллекта и полнейшего пренебрежения любым законом. У него не должно было быть такого прыткого жизненного ума, и он не должен был понимать порядки этого мира, но понимал. На его стороне был опыт, и он, помноженный на этот изощренный и извращенный источник адекватности, позволял ему выживать в любых условиях. Выживать я училась у него.
Наша с ним жизнь была чередой побегов. Мы останавливались ненадолго, то в одном, то в другом городе. Я шла в школу, начинала учиться, а он доставал деньги. «Осевшими» мы никогда не становились. Мы оставляли одежду в сумках, воровали из магазинов, не обзаводились безделушками. У нас было множество кошек, они менялись от места к месту, но мы никого не забирали с собой. У нас было всё, но только до той секунды, пока воздух не начинал трещать от напряжения.
Оставшись где-нибудь, мы ожидали. Брали короткую передышку, и неважно, сколько лет мне было, – пять, двенадцать, или семнадцать, – мы всегда знали цену, которую платим за каждый день. Мы спали с закрытыми на все замки дверями, в наших квартирах всегда негромко работал телевизор. Мы не смотрели кино, но круглосуточно крутили новости. Имена его друзей нельзя было называть вслух. В сознательном возрасте я насчитала у него пять или шесть женщин. Я сама пару раз крутила сомнительные подростковые романы. Но мы никогда никого не приводили в наш дом, и никогда не пользовались при посторонних настоящими именами, все было подделкой, фальшивкой. Мы создавали личности также легко, как выливали из заготовок кольца.
