Кто-то смотрел на меня. Тревожное ощущение, если ты мертвая. Я была с моим учителем, мистером Брауном. Мы, как обычно, находились в нашей классной комнате – в безопасной коробке с деревянными стенами. Окна с западной стороны выходили на прокрытую травой лужайку. В углу стоял выцветший флаг, припорошенный мелом. Над доской объявлений, словно дремлющий глаз, висел телевизор. Мистер Браун сидел за своим массивным столом и наблюдал за учениками. Я стояла слева от него, записывая в классный журнал невидимые комментарии. Разумеется, школьники не замечали моих строк, но иногда, заполняя эту графу, мистер Браун повторял за мной слово в слово. Физически я не могла пощекотать ему даже ухо. Тем не менее мне удавалось проникать в глубину его ума.
Хотя мои чувства не позволяли ощущать фактуру бумаги, остроту карандашного грифеля или запах чернил, я воспринимала окружающий мир с ясностью живых людей. При этом сами они не видели меня – ни как тень, ни как парящую химеру. Для Живых я была пустым местом.
Или это мне так казалось. Пока апатичная девушка читала вслух отрывок из «Николаса Никльби», а мистер Браун вспоминал, как прошлой ночью не давал супруге спать, я исправляла призрачным карандашом неправильно написанное слово. В этот момент я почувствовала, что за мной наблюдают. Даже мой любимый мистер Браун не мог видеть меня. Я была мертвой уже длительное время: парила рядом со своими хозяевами, видела и слышала мир, но все эти годы оставалась незаметной для человеческого глаза. Вот почему я оцепенела от ужаса. Пространство комнаты сжалось вокруг меня, как ладонь великана. Я приподняла голову. Не из-за страха, а из любопытства. В моем туннельном зрении сохранилось лишь маленькое отверстие – дыра в темноте, через которую я могла смотреть наружу. И там я увидела лицо, повернутое прямо ко мне.
Словно девочка, играющая в прятки, я замерла на месте. А вдруг мне показалось? Вдруг меня по-прежнему никто не замечает? Какое странное детское чувство! Я хотела оставаться неприметной и в то же время трепетала от желания оказаться увиденной хоть кем-то. Неужели кто-то следил за мной? Взгляд был направлен прямо на меня. Но я стояла перед доской. Вот чем это объяснялось. Он читал задание, написанное там мистером Брауном, – главу, с которой следовало ознакомиться дома, или, возможно, дату сдачи следующего сочинения.
Не дававшие мне покоя глаза принадлежали неприметному юноше, который ничем не выделялся среди других старшеклассников. Поскольку он учился в одиннадцатом классе, ему было не больше семнадцати лет. Я видела его прежде, но никогда не интересовалась им. Он всегда казался мне безучастным и скучным подростком. Вряд ли парень такого типа – с кучей мусора в голове – мог воспринимать мое присутствие в комнате. Если бы кто-то и видел меня, это был бы экстраординарный человек. Я медленно прошла за креслом учителя и спряталась в углу за стойкой с пыльным флагом. Взгляд юноши не поменял направления. Его веки медленно опустились и снова поднялись.
И вдруг его глаза хлестнули меня, словно плеть. Я испытала шок. С моих губ сорвался вздох изумления, и даже ткань флага слегка пошевелилась. Однако лицо юноши оставалось таким же скучающим и сонным. Через миг он отвернулся к классной доске. Его рассеянный взгляд убедил меня, что я ошиблась. Похоже, мне все это почудилось. Он посмотрел на стойку в углу лишь по той причине, что я задела флаг.
Такое часто случалось. Если я быстро перемещалась в непосредственной близости от какого-нибудь предмета, он иногда вздрагивал или начинал слегка покачиваться. Но это никогда не происходило по моему желанию. Будучи Светом, вы не можете заставить цветок шевельнуться от вашего стремительного движения. И взмах вашей юбки не вызовет колыхания штор. Когда вы Свет, лишь ваши эмоции могут создавать слабую рябь на поверхности материального мира. Например, если хозяин слишком рано закрыл роман, который вам хотелось почитать, вспышка вашего раздражения может шевельнуть волосы у него на голове и внушить ему мысль, что из окна сквозит. Вздох разочарования над красивой розой, аромат которой вы не в силах ощутить, способен вспугнуть с лепестков пчелу. Или из-за вашего безмолвного смеха над нелепой ошибкой школьника тот может вдруг поежиться от необъяснимого озноба.
Как только прозвенел звонок, все ученики, включая странного юношу, позакрывали книги, вскочили на ноги и, проскрипев отодвигаемыми стульями, потянулись к двери. Мистер Браун пробудился от постельных грез.
– Завтра я принесу видеофильм, – крикнул он. – Не вздумайте спать во время показа, иначе я заставлю вас читать роман самостоятельно.
Двое или трое в шутку застонали при этой угрозе, но большинство ребят уже покинули класс – если не физически, то в своих мыслях они были далеко.
Вот так все и началось. Когда вы Свет, дни и ночи не имеют большого значения. Вам не нужно отдыхать, когда на улице темно, – вы просто проводите несколько часов, скучая во мраке. Но отсчет суток важен для Живых, которые таким образом измеряют свою активность. Эта история о моем возвращении в живое тело. В тот момент до погружения в плоть мне оставалось всего шесть дней и ночей.
* * *
Остаток дня я провела в почти неприличной близости к мистеру Брауну. Когда вы следуете за хозяином, вам необязательно ходить за ним из комнаты в комнату. Например, я никогда не сопровождаю мужчину-хозяина в душ и не стою над ним у семейного ложа. Мне с самого начала были понятны законы выживания. С того момента, как я нашла свою первую хозяйку, моя жизнь подчинялась правилам, за нарушение которых мне грозила страшная кара.
Я ясно помнила все детали своего призрачного существования. Но у меня осталось всего несколько воспоминаний о том времени, когда я была Живой, а не Светом. Образ мужской головы на подушке рядом со мной. Волосы цвета соломы. Открыв глаза, он смотрел не на меня, а на окно, стекло которого дребезжало от порывов ветра. Красивое лицо, не оставлявшее в душе тепла. Я помнила, как видела в окне отражение своих глаз, когда провожала его долгим взглядом. Он проехал на лошади через ворота нашей фермы и поскакал к горизонту, тяжелому и мрачному от черных облаков. А кроме этого был образ испуганных глаз, смотревших на меня сквозь слезы. Я помнила свое имя и возраст. Я знала, что была женщиной. Но все остальное поглотила смерть.
Боль после гибели тоже хорошо запомнилась. Мои первые призрачные скитания начались с осознания холода глубокой могилы. Внезапно в непроглядной тьме я услышала женский голос, читавший «Оду соловью» Джона Китса. Ледяная вода обжигала мое горло и болью раскалывала ребра. Уши наполнились звуком, похожим на вой демонов. Но я уже слышала ее голос и потянулась к ней. Сначала из потока вырвалась одна моя рука, и я в отчаянии ухватилась за полу ее платья. Дюйм за дюймом я вытянула себя из земли, а затем, вцепившись в юбку спасительницы, съежилась у нее в ногах, дрожа и обливаясь слезами. В моем уме крутилась жуткая мысль: меня пытали в темноте. Каким-то чудом мне удалось сбежать. Пусть я не достигла ярких небес, но по крайней мере оказалась здесь – в свете ее лампы, в круге безопасности.
