Максим Тихомиров
Эра Мориарти. Хрящи и жемчуга
– Сто? Ровно сто? Не больше и не меньше?
– Истинно так, сэр. Как есть – ровно сотня, голова в голову. Я их дважды пересчитал, ваша светлость.
– И все были мертвы?
– Все, как есть, сэр. Я, конечно, не доктор, как ваш друг, и мало что смыслю в медицине – но уж мертвого от живого отличить смогу, пусть это даже и не человек.
– Вы что же, любезнейший, – пульс у них щупали или сердце выслушивали?
– Я, сударь мой, к этим образинам и подойти-то боюсь, даже когда они мертвее некуда. Где уж мне знать, в каком месте у них пульс искать или, там, сердце слушать. К ним и к живым-то прикасаться противно. Я лучше с медузой поцелуюсь, чем по своей воле к такой твари притронусь или ей меня тронуть позволю. Чур меня!
– Так значит, уважаемый, вы к телам не подходили?
– Нет, ваша светлость. Я ж говорю – от ворот на них посмотрел, пересчитал и сразу в участок бегом припустил.
– Так как же вы поняли, что они мертвые?
– Да проще некуда. У каждого в затылке – ну или как там называется место, где у них голова в холку переходит? вашего друга доктора спросите, ему, чай, виднее – дыра, да такая, что кулак пройдет. Сами посудите, кто выживет с такой дырой-то в башке? То-то и оно, что никто. Мертвые они были.
– Все сто?
– Ага. Все как есть. Нет, ну вы представьте только – сотня марсианцев лежат, чудно так лежат, тремя розетками, голова к голове, и все мертвые! Когда такое еще увидишь? И где, как не в Лондоне?
– И где же эта сотня мертвецов сейчас, любезный мой друг капитан?
– А мне почем знать? Нету, сами видите. Склад пустой, ветер по углам гуляет… Своими бы глазами не увидел – так и не поверил бы, расскажи кто.
– Вас сколько времени здесь не было?
– Дайте прикинуть… Часов-то у меня отродясь не было, откуда у нашего брата часы? Биг-Бен как раз четверть пополуночи отбил, когда я сюда заглянул, а пока я за констеблем Мелкиным бегал, да пока его уговорил, да пока котел раскочегарили в авто, да сюда двинули – почитай, еще две четверти часа как с куста… Ну точно, когда сюда с констеблем возвернулись, да все просмотрели, да по окрестностям глянули – час пробило. Потом он в Скотланд-Ярд звонить отправился, а я тут один-одинешенек остался, дожидаться да приглядывать, чтоб не нарушил кто чего.
– Такой, значит, хронометраж…
– Не знаю я, благородный сэр, какой такой хреноматраж вы в виду имеете – но по всему выходит, что за ту половину часа, что никого здесь не было, кто-то сотню покойников раз! – и умыкнул невесть куда.
– Так может, и не было покойников никаких?
– Ну как же, судари мои! Как же! А кровища вся эта тогда откуда? А?…
* * *
Этот примечательный диалог состоялся ранним осенним утром на берегу Темзы, в районе портовых складов и доков – там, куда ни один здравомыслящий человек ни за что не отправится по собственной воле.
В тумане, поднимающемся над бурой гладью реки, смутными силуэтами проступали массивные тела пакгаузов и причалов. Полицейские катера и лодки, стуча двигателями и всплескивая плицами гребных колес, медленно рыскали в тумане вверх и вниз по течению. Неясные тени полисменов, закутанных в непромокаемые плащи, шарили в воде баграми и негромко переговаривались.
Время от времени то здесь, то там раздавалась трель полицейского свистка; тогда катера устремлялись к источнику звука и на некоторое время, сгрудившись, замирали на месте бесформенной массой корпусов. Потом двигатели начинали стучать громче, и катера расползались вновь, прочесывая свои участки реки, а микротелеграф на запястье моего друга оживал и выдавал очередную последовательность печатных значков на бумажной ленте, в очередной раз сообщавших, что причиной переполоха снова стала давно утопленная хозяином корчага, старый сапог или труп бродячей собаки.
Дно Темзы щедро на такие находки. Там, в глубине реки, среди ила лежит сама английская история.
Новая история Великобритании возвышалась сейчас на три сотни футов над речным дном на тонких суставчатых металлических ногах. Три трофейных марсианских боевых треножника, переданных короной после Нашествия и Войны Скотланд-Ярду «для особых нужд», застыли посреди Темзы, и установленные на них мощные прожекторы прорезали предрассветный сумрак зеленоватыми лучами. Воды реки светились, словно океан у тропических рифов, и языки тумана, подсвеченные изнутри, казались разгуливающими по поверхности Темзы призраками.
Зрелище было завораживающим.
Утренняя прохлада заставляла ежиться и повыше поднимать воротники плащей. С полей котелка то и дело срывались капли конденсата. Капало с крыши злополучного пакгауза, со шлемов застывших в оцеплении полицейских, с портовых кранов, с перекинутых над рекой тросов подвесной дороги и с треножников. Капли барабанили по деревянному настилу причалов, по брусчатке мостовой, по железным крышам пристроек.
Лондонский порт, как и район доков, продолжал оставаться одной из территорий, которых так и не коснулись прогресс и цивилизация. Все здесь сохранилось почти в том же виде, как и полстолетия назад. Примыкавшие к портовому району трущобы во множестве плодили преступников лондонского дна, а бесчисленные курильни опиума и игорные притоны давали временный приют добропорядочным некогда лондонцам, ступившим на зыбкий путь праздности и порока.
Современный Лондон, прикрытый сверху хрустальными гранями Кровли, отгородился от своего унылого приречного подбрюшья заслоном проволочной ограды и полицейскими кордонами. Портовый район даже в эпоху воздушных сообщений продолжал оставаться важной частью жизни города-гиганта – но сам чопорный город ханжески предпочитал не упоминать об этой части своей жизни, вспоминая о ней только тогда, когда в слаженной работе его организма происходил некий сбой. Мало кто обращает внимание, скажем, на безупречную работу своего кишечника – до тех пор, пока не случается катастрофа.
При расстройстве кишечника обращаются к врачам. При непорядке в обществе – к полиции.
Когда же происходит нечто из ряда вон выходящее и полиция не справляется, на помощь зовут моего друга.
Порой рядом случается оказаться и мне.
* * *
– Что вы думаете обо всем этом, мой дорогой Ватсон?
Вздрогнув, я оторвался от задумчивого созерцания неспешного течения вод и собственных мыслей.
Шерлок Холмс смотрел на меня, иронически улыбаясь. Взгляд его был пронзителен, глаза за стеклами затемненных очков лихорадочно блестели, крылья тонкого ястребиного носа хищно раздувались. Моего друга переполнял азарт погони. Он явно взял след.
