ГЛАВА 1
День был настолько обычным, что не имело значения ни число, ни день недели. Впрочем, он давно уже переставал обращать внимание на такие мелочи. Все равно работал сутки через трое – сидел в стеклянной коробке и посматривал на экраны, время от времени пытаясь делать вид, что управляет камерами видеонаблюдения. В его обязанности входило фиксировать любые проявления активности – вернее, чутко реагировать на обычное движение и {проникновение}. Но Периметр безмолвствовал. И с каждым днем он все больше начинал верить в то, что эту работу создали специально для таких, как он, неудачников. Чтобы не ощущали себя совсем уж бесполезными. А так – вроде при деле. Вроде на тебе даже огромная ответственность – первым лицом к лицу встретить то, что полезет с той стороны. Первому оповестить человечество о {проникновении}, и, может быть, даже попытаться что-то предпринять до приезда охраны. Красивые слова: «На вас надеется человечество!» - но он-то знал, что это ложь. Если отражение {проникновения} завершится победой, не ему выпадет честь стать тем самым спасителем и заслужить памятник на Площади Героев. А если это приведет к гибели цивилизации, то винить выжившие будут именно того, кто прошляпит вторжение. Одно радует – он к тому моменту, скорее всего, будет уже мертв.
Взгляд скользил по камерам слежения. Установленные в самых высоких точках, на вершинах телеграфных проводов и старых деревьях, они непрерывно показывали один и тот же участок местности. Если в зоне видимости камеры сенсоры фиксировали какое-то движение, подавался сигнал. И он, оператор, должен был обратить внимание, рассмотреть изображение, опознать его и принять решение. Даже если это птица или зверек. В большинстве случаев это означало одно - «уничтожить объект». И плевать, что это птица или зверек – ведь {проникать} могут не только разумные существа. Кто знает, кем на самом деле обернется безобидный с виду серый длинноухий зверек с куцым пушистым хвостиком? Может, он плюется ядовитой слюной?
Его сменщики без колебаний принимали решение. И, приходя на работу, он часто видел свежие черные пятна на траве – следы от удачных выстрелов. Иногда приходилось стрелять и ему. Вернее, пытаться стрелять – из десяти его выстрелов девять шли мимо. Зверьки и птицы успевали удрать. Лишь однажды ему удалось подбить змею – и то из-за ее длины. Раненая тварь так долго издыхала, извиваясь перебитым телом, что с тех пор он зарекся стрелять вообще. Кто-нибудь другой одним выстрелом отстрелил бы гадине голову, а он потратил шесть зарядов прежде, чем седьмой прекратил ее мучения. Ему еще и влетело за непомерный расход боеприпасов. Обещание высчитать стоимость лишних шести гильз из зарплаты он воспринял спокойно. К тому времени он уже жил один и скандала на тему: «Почему ты приносишь так мало денег, неужели нельзя найти приличную работу?» - удалось избежать.
Нет, время от времени ему приходилось постреливать – просто для того, чтобы создать видимость работы. Но целиться он предпочитал в неподвижные предметы – в тушки убитых накануне зверьков, в черные пятна выжженной травы. Мол, спорхнула с ветки птица, и мой удачный выстрел испепелил ее на месте. Но, если не верите, можете поискать обугленные остатки перышков… Это обычно прокатывало – гулять в зоне отчуждения не разрешалось никому. Говорят, что преступников выпускают в эту зону, и наблюдатели устраивали настоящую охоту, паля кто во что горазд, в то время как другие заключают пари – сколько на преступника будет потрачено выстрелов. Лично ему ни разу не выпадала сомнительная удача участия в такой охоте. Тем более что ружья с плазменными зарядами были предназначены для мелких зверьков и птиц, и убить человека с одного выстрела было нереально – только если попадешь в глаз. Но для остроты ощущений преступникам надевали шлемы с очками ночного видения. Выстрел в голову в этом случае лишь ослеплял, но не убивал, продлевая жизнь и охоту.
Погода испортилась, и вся живность куда-то попряталась, чувствуя близость дождя. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, что можно с чистой совестью убрать ружье и не позориться. Плохо – что сегодняшнее дежурство пройдет как никогда скучно. Хоть бы гроза! Можно полюбоваться на молнии…
Гроза словно услышала его мысли. Молнии действительно были. Две из шестнадцати камер наблюдения в результате вспышек оказались засвечены так, что несколько томительных секунд вместо них чернели пустые экраны. Несколько секунд, за которые любая тварь с той стороны могла просочиться за Периметр. А в такую погоду, когда и дождь стеной, и молнии эти треклятые лупят, почем зря, нечего и думать соваться из комнаты под дождь и ветер. Промокнешь прежде, чем скажешь: «Ой!»
По счастью, через несколько секунд система перезагрузилась сама, но кто знает, что там было в темноте?
Нет, он точно знал, что было. Он нисколько не сомневался в том, что именно в эту ночь, именно в эту грозу, когда именно он дежурил на этом участке, произошел прорыв. И кто-то – или что-то! – просочилось за Периметр. Именно в течение тех нескольких секунд и именно в том месте, которое на те же секунды было недоступно для наблюдения. Он знал это также четко, как свое имя. Как свою видовую принадлежность, как…
Черт побери, это было просто {обязано} случиться именно с ним! Ни с кем другим! Именно с ним.
И, что еще хуже, те, кто когда-то принимал его на эту работу, наверняка заранее знали, с кем им предстоит иметь дело. Они заранее подстраховались. И если – нет, не «если», а «когда» - прорыв обнаружат, его вина окажется минимальной. Нет, влетит-то ему по полной программе, но при этом его увольнение будет обставлено так, словно это не он, а перед ним виноваты. «Сожалеем… ценный работник… большая потеря для коллектива» - и так далее.
Он знал это заранее, как будто ему уже зачитали приказ об увольнении. Более того, он знал, что этот приказ уже лежит в папке его начальника, и даже с печатью, осталось только проставить дату. А раз так, то не стоит и трепыхаться.
Об этом он думал, когда надевал дождевик и брал в руки плазменную винтовку.
Собираться пришлось долго – он несколько раз сверялся с инструкцией, проверяя, все ли сделал точно по предписанию, то и дело бросал пытливые взгляды на остальные экраны, пять или шесть раз протягивал руку к телефону, чтобы доложить на командный пункт о возможном прорыве и отдергивал руку, да и просто стоял на пороге, заставляя себя решиться и шагнуть под дождь.
Решился. Шагнул.
Вода хлынула на него, как из ведра. Все, что он успел, это зажмуриться, ибо очки ночного видения, конечно, пропускали воду. Хорошо еще, что ружье изначально держал дулом вниз, чтобы не залилась вода.
