Глава первая
В тот год, поздним летом, мы жили в деревенском доме, откуда открывался вид на горы, отделенные рекой и равниной. Вдоль русла валялись высушенные, выбеленные солнцем голыши и булыжники, а по протокам быстро неслась прозрачно-голубая вода. По дороге мимо дома шли войска, и поднятая ими пыль оседала на кронах деревьев и на стволах, а листья в тот год опали рано. Мы видели, как шагают по дороге солдаты, поднимая пыль, и как падают листья под порывом ветра, но вот солдаты уходили, и оставалась пустая, выбеленная дорога, если не считать опавшей листвы.
Равнина утопала во фруктовых садах, а за ней коричневели голые горы. В горах шли бои, и по ночам можно было видеть артиллерийские вспышки. В темноте это походило на летнюю зарницу, но ночи стояли прохладные, никаких признаков надвигающейся грозы.
Иногда в темноте мы слышали под окнами мерный топот и гул тягачей, волокущих артиллерийские орудия. По ночам движение возрастало: шли мулы с вьючными седлами, а по бокам у них болтались коробки с боеприпасами, серые грузовики везли людей, за ними тянулись другие – с ящиками снарядов, накрытых брезентом. Случалось, что и днем тягачи провозили тяжелые орудия со стволами, прикрытыми зелеными ветками и вьющимися растениями. На севере просматривалась долина, за ней каштановая роща и еще одна гора по эту сторону реки. За гору тоже шли бои, но безуспешные; осенью зарядили дожди, листва с каштанов облетела, мокрые стволы почернели. Виноградники тоже поредели и оголились, и сама деревенская округа вымокла, порыжела и увяла вместе с осенью. Над речкой повисли туманы, а над горой облака, из-под колес грузовиков разлеталась жидкая грязь, и солдаты топали по дороге в промокших грязных накидках, оттопыренных на животе из-за двух пристегнутых к ремню кожаных патронташей, набитых под завязку узкими длинными патронами калибра шесть с половиной миллиметров, так что казалось, будто они на шестом месяце.
На огромной скорости, разбрызгивая больше грязи, чем тягачи, проносились серые легковые автомобили; впереди, рядом с водителем, обычно сидел офицер и еще несколько на заднем сиденье. Если сзади между двух генералов обнаруживался офицерик такого росточка, что можно было разглядеть лишь верх его фуражки да узкую спину, и при этом автомобиль мчался особенно быстро, то это скорее всего был король. Он жил в Удине и почти каждый день проезжал мимо, чтобы посмотреть, как идут дела, а дела шли хуже некуда.
С наступлением зимы зарядили дожди, а с ними пришла холера. Но ее взяли под контроль, так что в результате от нее умерли только семь тысяч военнослужащих.
Глава вторая
Следующий год принес много побед. Мы отбили гору, что за долиной, и холм с каштановой рощей, и были победы в южном направлении, на плато за равниной, а в августе мы форсировали реку и поселились в Гориции, в доме с фонтаном и мощными тенистыми деревьями в саду за каменной стеной и пурпурными побегами глицинии на боковине самого дома. Теперь бои шли в ближних горах, меньше чем в миле от нас. Городок был чудесный, и дом прекрасный. Река осталась сзади, город достался нам как на блюдечке, а вот горы взять не удалось, и оставалось только радоваться тому, что австрийцы, судя по всему, намеревались когда-нибудь, если война закончится, вернуться в городок, так как они не старались его разрушить с помощью своей артиллерии, а наносили, с военной точки зрения, минимальный урон. Жизнь продолжалась, с военными госпиталями и кафешками, с тяжелыми орудиями в переулках и двумя борделями, для офицеров и для солдат, кончилось лето, ночи стали прохладнее, в горах шли бои, железнодорожный мост получил отметины от снарядов, тоннель возле реки разрушили во время сражения, зато стояли нетронутыми деревья по периметру площади и на ведущей к ней длинной аллее; это, вкупе с приехавшими в город девочками и проезжающим неспешно в автомобиле королем, чье лицо с седой бородкой, похожей на клок волос на том же месте у козла, теперь можно было порой разглядеть помимо тщедушного тельца с вытянутой шеей; все это, вместе с неожиданно открывшимися интерьерами домов, потерявших одну стену после прямых попаданий, и груд обломков кирпичей и штукатурки в прилегающем садике, а то и на улице, и удачным наступлением на гору Карсо, делало осень столь непохожей на прошлогоднюю, когда мы жили в деревне. Изменился и ход войны.
От дубовой рощи на горе осталось одно воспоминание. Летом, когда мы вошли в город, она стояла зеленая, а сейчас лишь пни, да обрубки стволов, да вывороченная земля, и как-то в конце осени я оказался на месте бывшей рощи и увидел наплывающее облако. Оно двигалось очень быстро, и солнце потускнело, и все сделалось серым, небо заволокло, облако накрыло гору, и вот уже всюду снег. Его косило ветром, он покрывал голую землю и торчащие пни, снег лежал на орудиях и заметал дорожку, что вела к сортиру позади траншей.
Позже, уже в городе, я наблюдал за падающим снегом из окна борделя для офицеров, где мы с приятелем распивали бутылку асти, и, глядя на обильный снегопад, понимали, что военная кампания этого года закончилась. Горы так и не взяли – ни в верховьях реки, ни за ней. Эта задача перенеслась на следующий год. Мой приятель увидел, что по улице, старательно обходя грязь, идет полковой священник, с которым мы встречаемся в офицерской столовой, и постучал в окно, чтобы привлечь его внимание. Священник задрал голову, увидел нас и улыбнулся. Мой приятель сделал ему знак – мол, заходите. Священник покачал головой и пошел дальше. Вечером в столовой народ быстро, со знанием дела наворачивал спагетти: кто-то сначала поднимал их на вилке и, лишь оторвав от тарелки, отправлял по назначению, другие одним движением всасывали в рот, запивая вином из четырехлитровой плетеной фляги. Фляга раскачивалась в железной люльке, ты наклонял ее указательным пальцем, и отличное прозрачное вино красного дубильного цвета выливалось в стакан, который надо было держать в той же руке. А после спагетти капитан начал подтрунивать над священником.
