Как-то я ехал в поезде с Вадиком К.[1]. Вадик – энциклопедист: эрудит и интеллектуал. В разговоре я ляпнул что-то, что его насмешило. Сказал какую-то ерунду, ошибся… Тогда он осторожно задал мне пару вопросов из той же области знаний… Потом он стал серьезно экзаменовать меня – по географии, по химии, по физике, по истории, по литературе и прочим дисциплинам. По окончании этого процесса он был просто в шоке. Он говорил:
– Юлий, ты же ни хуя не знаешь! Ни ху-я! Ни в какой сфере! Как ты пишешь книги?!!
Я, конечно, и сам был удивлен. Я и раньше замечал, что иногда не знаю очевидных для окружающих вещей, но никогда не придавал этому особого значения. Но лучшая защита – нападение:
– Потому я и пишу книги и, заметь, хорошие книги, что ни хуя не знаю. А ты знаешь все, а вот книг не пишешь. А зачем тебе их писать, ты ведь и так все знаешь? Но всё это ВСЁ ты где-то вычитал. То есть все, что ты можешь написать, уже где-то написано, и ты это прекрасно понимаешь…
Интуитивно я всегда чувствовал, что знания мешают творчеству. Музыку я начал писать, когда учился игре на классической гитаре. Мне было лень разбирать пьесы до конца, и, заучив примерно треть, оставшиеся две трети я обычно досочинял. Преподаватель сначала ругался, а потом и вовсе отказался меня учить… Гитариста-виртуоза из меня не получилось, зато я пишу песни. За десять лет учебы в общеобразовательной школе я не смог выучить наизусть ни одного стихотворения. НИ ОД-НО-ГО. Но сочинения «на вольную тему» я всегда писал на пятерки.
Так что, не судите этот текст строго. Все предыдущие мои книги были хотя бы немного навеяны какой-либо другой литературой. Как бы хороши они не были. То есть, в какой-то степени, принимаясь за новую вещь, я примеривал на себя чью-то маску. Этот же текст написан мной-настоящим. Он глупый (и текст, и я-настоящий). Если считать глупостью отсутствие знаний. Однако глупый человек по-своему совершенен, спросите у Винни.
… Когда мне было года три, я нашел в кладовке нашего дома мешок с чем-то напоминающим сухофрукты. Попробовал жевать, вкус оказался другой, не фруктовый. Потом я узнал, что это – сушеные грибы. Этот вкус так запомнился, что я и сейчас люблю пожевать кусочек сушеного гриба, и, если не делать это часто, то этот вкус вызывает ощущение детства.
Еще помню, я был уверен, что наша кошка – заколдованная принцесса, но подобные воспоминания, наверное, есть у всех, ничего уникального в них нет. Детство вспоминается в основном именно ощущениями, а не фактами.
Потом я учился в школе, потом в музучилище – играть на фаготе, потом пошел в армию, пришел обратно домой – поступил на отделение журналистики, женился, работал в газете «Молодой ленинец»… Все воспоминания о том периоде у меня какие-то инфантильно-смешные. Ну, вот, например.
«Антошке мирное небо», зеленка и рак Вова
Студентами мы с моим другом Костей Поповым работали на полставки в многотиражке Института автоматизированных систем управления. Газета называлась «Радиоэлектроник».
Редактор дала мне задание написать портретный очерк о некоей отличнице. Говно вопрос. Я нашел ее в общежитии. Оказалось, она замужем, у нее есть сынишка Антон. Ей бы взять академ и сидеть с ним дома, но она крутится, как может, так как повышенная стипендия семье не лишняя.
Как смог написал о ней. Статейка вышла серенькая, под замечательным искрометным, прямо-таки, названием «Отличница Таня». Однако, несмотря на ублюдочность и банальность ее взяли в печать. Да, собственно, тогда только ублюдочность и банальность и печатали.
В последний момент перед сдачей номера редакторша вспомнила: «Ёлки! Газета выходит в День защиты детей, а мы ни слова, ни полслова! Надо было огромный материал на эту тему засандалить!.. Что же делать?» Она принялась лихорадочно просматривать тексты номера. Наткнулась на мой и вскричала:
– Вот! То, что нужно!
Быстренько вымарав в середине материала упоминание о сынишке героини, в самом конце она вписала: «А еще у Тани есть сын Антошка. И самое главное, чтобы над его головой небо всегда было чистым!»
Затем она поменяла заголовок с «Отличницы Тани» на «Антошке – мирное небо!», а сверху обозначила рубрику: «Ко дню защиты детей».
От такого профессионализма я просто охуел.
С тех пор, когда мы с Костей Поповым обнаруживали, что что-то шито белыми нитками, мы, переглянувшись, констатировали: «Антошке – мирное небо»…
* * *
После первого курса я явился на практику в районную сельскохозяйственную газету «Правда Ильича».
– Вот и славно, – сказал редактор, – садись в машину, будешь делать интервью с пастухом.
– С каким пастухом?! – запаниковал я, – я же ничего в коровах не понимаю!
– А хули в них понимать, в коровах? – ответил редактор. – Вот езжай и учись.
И я поехал.
Пастух курил на скамеечке, коровы бродили по полю.
– Здравствуйте, – сказал я. – Я корреспондент газеты «Правда Ильича».
– Здравствуйте, – кивнул пастух и выкинул окурок.
– Скажите, вот тут коровы… Питаются…
– Ну?
– А что они пьют? – спросил я, чувствуя себя полным идиотом. Видимо пастух почувствовал про меня то же самое. Он ответил:
– Воду.
– А где вы ее берете? – спросил я, чуть не плача.
– Из города привозят, – ответил пастух уверенно.
– Бесперебойно? – поинтересовался я, слегка воодушевляясь.
– Кого там! – скривился пастух. – Еще с какими перебоями! Жара стоит, бывает, коровы маются от жажды, а воды все нет и нет!..
Обрадованный «наличием проблемы», ведь нас учили, что проблема – основа журналистики, я все это скоренько записал и «продолжил расследование»:
– А еще какие у вас есть трудности?
– Зеленки нет совсем, – драматично вздохнул пастух.
– Понятно! – кивнул я, как мог деловито, и отметил названный факт в блокноте. Затем, решившись блеснуть знанием единственного известного мне сельскохозяйственного термина, спросил: – А как, извините, травостой?
– Какой тут, на хуй, травостой, – горестно покачал головой пастух. – Травы нет совсем… Зато крапивы много! Крапивой коров и кормлю!
Всё. На этом наш предельно содержательный разговор закончился, я сел в машину и вернулся в редакцию. Там я принялся за материал. К вечеру он был готов, а утром я вручил его редактору. Тот начал читать…
