Защищают не грудью, защищают тем, что в груди.
Евгений Ханкин
1.
Я, как легавая, которая взяла след дичи. Только ведет меня не запах, а седьмое чувство, тот нарастающий трансцендентный призыв, который позволяет безошибочно определить, где находится очередной посягатель на Равновесие, насколько близок он к свершению своего замысла.
Незримый зуммер в мозгу пищит все сильнее, указывая направление. Это, как неодолимый позыв избавиться от грязи… сходить в туалет… чем ближе преступник, тем острее желание, с этим уже невозможно бороться, да я и не хочу…
Дождь усиливается.
Легкий влажный ветер с Амура освежает разгоряченную кожу лица, треплет волосы. Слева темная аморфная масса парка Динамо, справа – серые городские кварталы.
Шагаю по избитому тротуару улицы Маркса, обходя многочисленные лужи, еще сотня шагов…
Здесь!
Замираю на месте, внимая чувству охотника.
Высотка!
Он там, в трехстах метрах от меня.
Продираясь сквозь людской поток ночного города, сворачиваю к строению. Десятки взглядов скользят в сторону, смотрят сквозь. Полезное качество: меня хоть и видят, но как бы не замечают, словно я полузабытая тень неприятного сновидения.
Полупрозрачное облачко моего друга, потустороннего, нетерпеливо маячит впереди – он тоже чувствует.
Дверь в подвал. Замок сорван, как и ожидалось. Сквозь узкую щель приоткрытой створки сочится электрический свет.
Белек нетерпеливо просачивается сквозь бетонную стену и вновь появляется рядом через пару секунд. Призрачное тело играет перламутровыми переливами. Слышу его высокий возбужденный мыслеголос:
– Он там! Поторопись.
Внутренне улыбаюсь: попался, голубчик.
Бросаю взгляд на часы. До катастрофы две с половиной минуты, целая вечность, успею.
Осторожно приоткрыв тяжелую металлическую дверь (надо же, не скрипнула даже) ужом проскальзываю внутрь.
Низкой потолок, влажные бетонные стены, местами покрытые склизкой плесенью, холодный пол, усеянный мусором, затхлый спертый воздух с выразительным прелым душком…
Ступаю тихо, как кошка. Шаг, другой.
Вот он!
Маленький блеклый мужчина лет пятидесяти сгорбился у последней закладки. Все, взрывные устройства готовы. Он выпрямляется и скалится в пустоту. В обезумевшем взгляде жуткая смесь вселенской ненависти и горячего торжества.
Я уже видел этого типа сутки назад в своем сне-откровении, знаю, что будет дальше, чем закончится, если не раздавить этого тарантула. Сейчас подрывник сделает десяток шагов к своему опустевшему рюкзаку, достанет оттуда детонатор и нажмет роковую кнопку. Такова задумка безумца: сгинуть вместе с тысячами своих жертв. Он долго лелеял эту мечту, настолько слился со своим адским планом, что не мыслит существования после – готов расстаться с жизнью. Да, это не истеричный позер, жаждущий геростратовой славы, нет, этот тип по-настоящему ненавидит человечество.
Что же так искалечило его психику, превратило в лютого мизантропа? Я мог бы узнать ответ, погрузившись в память маньяка, вплоть до самого детства, но времени в обрез.
Незнакомец делает шаг и слышит жесткое:
– Стоять!
Ошарашенный, он цепенеет в шоке, словно подросток, которого застали за занятием онанизмом. Его растерянные блеклые гляделки шарят по сторонам, находят меня. Все, попался, змееныш. Он даже не пытается сопротивляться, бежать… Во взгляде обреченность, искры осколков вдребезги разбитой мечты. Боже, сколько раз я видел подобный взгляд, сотни раз, тысячу?
Наконец бледные губы неудавшегося «вершителя судеб» раскрываются. Слышу срывающийся возглас:
– К-как ты…
Подхожу к потрепанному рюкзаку и пинаю его в сторону, подальше от неудавшегося террориста:
– Все, «герой», отвоевался.
Собеседник пытается что-то сказать, но нерожденная фраза тонет в сдавленном всхлипе.
– Как же ты дошел до такого, «венец творенья»?
– Я…
– Знаю, слышал это сотни раз. Жизнь била тебя, жестоко, многократно… Вот и решил огрызнуться, погрозить пальчиком Богу, – я приблизился к нему на шаг и понизил голос до шепота. – Но, открою секрет: ты не один такой. Почти каждый проходит через муки, беспросветные страдания, если не в этой жизни, так в следующей. Но не все ломаются, далеко не все.
– Но почему так. За что?
Я криво усмехнулся:
– Нам ли судить Его замыслы? А ты не думал, что это проверка, испытание, ниспосланное свыше? И ты не прошел его, сдался, озлобился, ополчился на всех, решил уйти, но при этом громко хлопнуть дверью. Дурень, ты даже не представляешь, что натворил.
– Натворил? Но я ничего не успел…
– Я о твоей душе.
– Как? Ты хочешь сказать, что… – сгорбившийся человечек впервые взглянул прямо, глаза в глаза, булькнул горлом и замолк, сраженный пугающей догадкой. – Не может быть!
Вот она, причина рождения подобной гнуси. Безверие. Это насекомое, и другие, подобные ему, уверены, что живут единственной жизнью, после смерти – конец всего, пустота. Нет высших сил, дарующих и карающих. А если так – нет и справедливости, воздаяния, руки развязаны, твори, что вздумается. Грустно. Есть ли смысл разъяснять ему все это? Нет, пожалуй. Скоро сам все поймет, увидит, почувствует…
Я криво усмехнулся:
– Ты ведь не боялся, почти. Думал: терять уже нечего, все и так утрачено, хуже не будет; жаждешь смерти, покоя, небытия. Разочарую тебя, бедняга. Бытие безмерно сложнее, чем ты надеешься. Открою секрет: не видать тебе покоя, а смерти, как ты ее представляешь, вообще не существует, есть лишь переход в иное. Теперь ты понимаешь, глупец, почему я заговорил о твоей душе?
Человечек молча сглотнул и что-то просипел.
Он боится, но не верит мне. Бесполезно. Конечно, такое трудно принять со слов, пока не увидишь. Так, хватит болтовни. Пришло время кары. Я понизил голос:
– Не надейся, ты не умрешь сейчас, это произойдет… через пару лет. Хочешь увидеть, что ждет тебя после?
В глазах неудавшегося убийцы панический блеск рождающегося ужасного темного откровения:
– Нет!!!
– Поздно, приятель, ты зашел слишком далеко. Вот то, от чего не убежишь, не спрячешься. Смотри!
Кусок мира, который казался таким настоящим, незыблемым, вдруг растворяется, образуя рваную дыру в пространстве, сквозь которую преступнику открывается во всей своей пугающей неприглядности Нижнее царство мира мертвых. Уже не отвернешься, не закроешь глаза. Оно более, чем реально, прорывается к нам скрежетом, смрадом, токсичными флюидами страдания и безнадеги.
Пепельно-бледный, охваченный горячим ужасом, он не в силах оторвать взгляд от Инферно. Чувствую, как плавится его воля, корчится душа в осознании неотвратимости грядущего.
В следующее мгновение мужчину вдруг скрючивает, ломает, как пластилинового, и грешник падает на бетонный пол, корчась в конвульсиях. Глаза закатываются, угол рта повисает. Ему уже не подняться, во всех смыслах.
