Уважаемые читатели! Перед вами – первый полный перевод на русский язык книги, которая по своему значению в мусульманском мире, особенно в шиитской среде, уступает разве что Священному Корану. Вместе с тем ошибочно полагать, что этот труд – сборник речей, писем и афоризмов имама Али, двоюродного брата и зятя Пророка Ислама Мухаммада, – книга исключительно мусульманская. Те нравственные ценности и понятия совести, справедливости, честности, бескорыстия, к которым взывает имам со страниц, кропотливо собранных из различных авторитетных преданий (хадисов) средневековым ученым-богословом Шарифом ар-Рази, актуальны для человека любой национальности и любого вероисповедания, независимо от страны его проживания и эпохи, свидетелем которой он является. История наглядно демонстрирует, что меняется мода, появляются новые транспортные средства и возможности коммуникации, но внутренняя сущность человеческой души – со всеми ее потенциальными достоинствами, добродетелями и пороками – остается неизменной, равно как и цель человеческой жизни, состоящая в отыскании того нравственного стержня, который позволил бы человеку не поддаться преходящим соблазнам перед лицом вечности и обрести счастье и бессмертие через внутреннюю гармонию с голосом совести, которую мы по традиции именуем искрой Божьей и которая, мы верим, заложена в каждом из нас при рождении. Если меня попросят коротко поведать, о чем эта книга, я без колебаний отвечу: именно об этом. И именно в силу этого обстоятельства она, на мой взгляд, не утратит своей актуальности никогда.
Так почему же «Нахдж-уль-балага» (что в переводе с арабского означает «Путь (или Вершина) красноречия») до сих пор в полном объеме не переводилась на русский язык? И это при том, что давно уже вышли ее переводы практически на все основные европейские языки, а также на фарси, турецкий, урду и даже китайский? При том, что в современном Тегеране существует даже отдельный институт изучения этой книги? При том, что самый пространный комментарий к ней занимает 20 томов? Я долго размышлял над этим и пришел к единственному выводу: по недоразумению.
Впрочем, есть и объективная причина, служившая препятствием к завершению работы по переводу книги. Эта причина – сложность ее стилистики, признанной в арабском мире непревзойденной. «Нахдж-уль-балага», несмотря на репутацию шиитского источника, сегодня внимательно изучается во всех арабских гуманитарных вузах, поскольку ее язык – образцовый язык высокого стиля «садж’», или рифмованной прозы. Выбор его автором речей и писем не случаен.
Во-первых, красноречие почиталось арабами в доисламскую эпоху как одна из разновидностей магического искусства, так что нередки были случаи, когда две армии, вышедшие на поле боя, выставляли на поединок воинов (подобно Челубею и Пересвету на Куликовом поле) из числа наиболее искусных во владении не оружием, но словом – и если один из них одерживал убедительную победу, армия противника могла отступить, полагая, что высшие силы не на ее стороне. С приходом Ислама подобные предрассудки стали изживаться, однако в жизни арабов искусство красноречия не утратило своего значения, поэтому стилистика изложения всегда играла первоочередную роль в том, чтобы завладеть вниманием слушателей.
Во-вторых, ритмичное и рифмованное изложение способствовало легкости запоминания, что немаловажно и сегодня, когда, казалось бы, с развитием печатного дела не столь актуально заучивание пассажей наизусть. Однако практика показывает иное: беллетристика, читаемая на одном дыхании, так же быстро забывается и уже не служит пищей для ума и души, в то время как текст, запечатленный в сознании, оставляет возможность дополнительно поразмышлять над ним применительно к различным жизненным обстоятельствам, переосмыслить их, пересмотрев сквозь призму восприятия автора, ощутив с ним духовную взаимосвязь.
Именно эти соображения подвигли меня на то, чтобы взять на себя дополнительную ответственность и постараться как можно точнее донести до читателя не только буквальный смысл текста, но и стилистику оригинала, его рифму и ритм в тех местах, где автор посчитал их уместными. Принимая во внимание, что рифмованная проза является не очень популярным стилем в русской литературе, это было неизбежно связано с новыми трудностями – и тем не менее с Божьей помощью сей труд был завершен, насколько успешно, предоставляю судить вам. Это не оговорка: в данной ситуации я не апеллирую к специалистам, хотя они, бесспорно, скажут свое веское слово. Но прежде всего я полагаюсь на суд читателя как на самый объективный в мире суд, ибо не надо свободно владеть арабским языком, чтобы оценить, насколько искренне, чистосердечно звучат слова имама – да будет с ним мир – в переводе. Если мне удалось передать это впечатление – значит, я могу считать свою первоочередную задачу выполненной. Если нет – прошу не судить меня строго, но прежде всего все-таки отнести возможные ошибки и недочеты на мой личный счет.
Теперь, пожалуй, уместно сказать несколько слов о содержании данного литературного памятника, тем более что читатель, мало подготовленный в сфере истории раннего Ислама, вряд ли сможет составить для себя из контекста книги характер событий, на фоне которых составлялись вошедшие в нее речи и письма.
Книга эта – сборник, состоящий из трех частей: проповеди (хут-бы), письма и афоризмы (мудрые изречения) соответственно. Они были произнесены или написаны собственноручно имамом Али в различное время и при различных обстоятельствах, но на одном историческом фоне – первой политической смуты, охватившей здание исламского халифата спустя лишь два десятилетия после кончины Пророка. Эта борьба, расколовшая общину мусульман (умму) на два лагеря – сторонников имама (шиитов) и сторонников самопровозглашенного халифа-узурпатора Муавии, – вошла в историю не просто как борьба за обладание властью, но как битва во имя торжества принципа справедливости, как противостояние Божьего и человеческого. Таким образом, для современного читателя будет не настолько важна детальная информация обо всех политических интригах, как наличие представления о противостоянии принципов: во всех речах и письмах имама красной нитью проходит мотив его неприкрытого презрения ко всему материальному, к мирским благам и обладанию властью, однако он отказывается принести присягу на верность узурпатору, поскольку исполнение долга для него не простая формальность, а сущность религии, совесть, подвергаемая самому суровому испытанию.