Война – самое страшное для людей, природы, планеты. И начинаются они несколькими людьми, а заканчиваются сотню тысячами смертями.
Я Марк Соколов, и если история обо мне когда-нибудь будет услышана, то я надеюсь, что мир поймет, что такое война…
Я обычный парень, оказавшийся на тропе войны, войны, которой никто не хотел. Мне всего 15 лет, конечно же я ничего не стоил и не мог, поэтому и оказался не дома, не на базе, а на каменоломне.
Тут уже не было уюта, бабушкиной еды, маминой заботы и прочих нежностей. Были лишь холод, камни и возгласы тюремщиков.
Одним из них как раз оказался разговорчивым.
– Эй парень, ты выглядишь как не наш.
– А я говорил, что я отсюда?
– Нет, я в смысле ты выглядишь как русский.
Я вонзал кирку в камень и замер.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего, просто спросил.
Он продолжил работать как ни в чем не бывало.
Я еще посмотрел на него несколько секунд и тоже продолжил работу.
Но он все не умолкал и уже через 5 минут снова обратился ко мне.
– Русский значит, как попал сюда?
Я решил промолчать.
– Так еще и такой молодой, Тебя как звать то?
Он начинал раздражать меня.
– Меня Аркадий, а тебя?
Я не выдержал.
– Заткнись Аркаша!
В горах послышалось эхо.
Тут же все затихло.
Но тут разнесся возглас надзирателя.
– Что встали?! Работайте!
Тут же остальные вздохнул продолжили работу.
Я же не отставал.
Он снова начал.
– Ты в тюрьме видимо в первые, одно дело иметь всех за врагов, но когда все будут иметь тебя за врага, тебе будет хуже.
– Я здесь ненадолго.
–В каком смысле?
– Я сбегу отсюда.
– Хочешь оказаться на месте этого камня?
Он машинально расколол глыбу камня.
– Уж поверь куда лучше, чем работать на таких существ.
Аркаша заинтересовался вопросом.
– Я знаю, эти люди наняты правительством.
– Как будто я этого не знаю.
– Но, видишь всех этих заключенных? Половина пленных, половина рабов, а другая половина жители.
Теперь я заинтересовался.
– Что ты имеешь ввиду под словом «жители»?
– Я, они, всего лишь жители государства, отказавшиеся идти на войну.
– Они заставляют вас идти на фронт?
– Именно.
Огонь по своим?
– Непослушных просто ссылают сюда?
– Да, и работаем мы тут до истощения, я здесь с начала войны, и не видел чтобы кто-то уходил отсюда живым или раненым, только трупами на ближайшее кладбище, а бывало ими скармливали нас или же просто закапывали в ближайшей земле.
– Почему вы отказались идти?
– Вспомни наши государства ранее, никакой войны, лишь товарищество.
– И кто виноват неизвестно.
– Политика, не народ же поднимал все это.
– Никаких доказательств нет.
– Но, а кто еще?
Я промолчал.
– Ты умный парень, но защищать никого не стоит.
– Ты прав.
Аркаша стал менее разговорчив после этого разговора.
А я стал работать под звуки железа о камень.
Так и происходило до момента, пока нас не отправили по камерам.
Я смотрел в глаза надзирателю пока шел.
Он смотрел грозно, в его глазах не чуялось души, а лишь издевательство над людьми, бескорыстное и трепещущее зло.
На этот раз он был агрессивнее, от чего я вновь получил удар плетью.
Каждый раз когда я получал насильную пытку, я запоминал ее, чтобы в будущем ответить также.
Зайдя в свою камеру меня тут же закрыли.
Я, закрыв глаза, сел на деревянную лавку.
За эти дни заточения я уже успел запомнить молитву, которую читал каждый вечер, моля о том, чтобы карма настала.
Но тут я услышал голос из-за стены.
– Эй парень, это ты?
Неужели возвращение попугая?
– Да.
– Молитву читаешь? Это хорошо, сейчас нужно лишь молиться.
– Сейчас нужно действовать.
– Что ты имеешь ввиду?
– Завтра же мы должны сбежать.
– Ты уверен?
Я достал из стены нож сделанный из камня.
– Вполне.
Конечно, он не был лучше пули или гранаты, но по крайней мере уже не кулак.
– То есть, ты хочешь сбежать не так ли?
– Именно.
– Как ты себе это представляешь?
– Устроить бунт.
– Ты думаешь тебя кто-то послушает.
Я улыбнулся.
– Меня нет, тебя да.
– Ты с ума сошел безумный гений? Нас убьют раньше, чем ты начнешь бунт.
– Умрем с честью.
Он промолчал.
– По-твоему лучше пахать как лошадь, и помогать им победить?
– Ты сражаешься лишь за свою родину.
– Ошибаешься, я сражаюсь за мир.
– Мир нельзя построить только лишь насилием.
– Вспомни чем были достигнуты великие государства, кровью, войнами, завоеваниями.
Он вновь будто задумавшись промолчал.
– Не знаю стоит ли нам судить об этом.
Наконец ответил он, а затем продолжил.
– Хорошо, я знаю как прикрыть им выход из здания, а остальных мы уложим сами.
– Берегите себя парни.
Он вновь промолчал и грустным тоном сказал.
– Не только парни…
Теперь молчанье настигло нас обоих.
– Эти твари держат в рабах еще и женщин?
– Женщин, девушек, девочек, всех кого не лень, правда их используют в других целях нежели нас…
Во мне начала кипеть кровь.
Жажда крови и мести возросла десятикратно.
– Аркаша, я убью надзирателя лично.
– Ты? Ты сам по себе не очень крут, куда уж тебе сражаться с надзирателем?
– Мне плевать умру я или нет, я убью его, за его грехи.
Он постучал по стене.
– Ты герой, если не врешь.
– Если бы врал не разговаривал бы с тобой.
– Я настолько опасен?
Я усмехнулся, что случалось редко.
– Конечно, поэтому и дал тебе должность поднять восстание
Он взаимно усмехнулся.
– Ай да молодчина, тогда давай набираться сил для завтрашнего праздника.
– Давай.
Я лег на жесткую деревянную лавку.
Настолько я привык к ней, что забыл какого спать на кровати или диване.
Она казалась мне божественным даром после дня на каменоломне.
В любом случае, как бы оно не было, спать приходилось в любом случае…
Утро, чудесное утро. Сказал бы я, проснувшись у себя в кровати.
А так я был, как всегда, на том же месте, где ложился вчера, позавчера, на прошлой неделе.
Эта тюрьма постепенно превращалась в ад. Теперь в решетку на стене даже лучик солнца не попадал, а заключенные вопили, орали, стучали по стенам и решеткам, это начинало раздражать и мешало хорошему сну. В прочем, чему я удивляюсь? По идее я должен сейчас радоваться что хотя бы жив, но лучше бы я умер, чем работал на этих нелюдей.
Однако беспокоиться сейчас нужно было о другом.
Надзиратель прошелся возле моей камеры постукивая дубинкой по прутьям.
Я уже привык смотреть им в глаза, надеясь на то, что они хотя бы проявят совесть, но всегда они не реагировали и всегда также пристально смотрели своими бездонными, бесчувственными глазами.
Нас выпустили из камер.
– Привет молодой.
Послышался мне голос Аркаши.
– Привет Аркаша.
– Что ты там вчера сидел точил?
– Узнаешь позже, сейчас не до этого.
– Есть охота не так ли?
– Если бы.
Мы взяли «еду» и сели за столик.
Еда, как всегда, была отвратительна. От одного ее вида начинало тошнить. Но не от того, что я не любил картофельное пюре, а от того, что делалось оно по всей видимости из гнилого картофеля. Либо туда специально добавляли чего-то несъедобного, либо меня здесь просто не любили.