Сидя на залитой солнцем деревянной пристани, уходящей в пруд, я твердо знал, что меня зовут Малыш и я хороший пес.
Шерсть на моих лапах была такой же черной, как и на всем теле, хотя внизу она уже чуть-чуть поседела. Я прожил долгую и полноценную жизнь с моим мальчиком Итаном, и на этой самой пристани – здесь, на Ферме – провел много ленивых послеобеденных часов, плавая или весело гавкая на уток.
Это второе лето без Итана. Когда он умер, я почувствовал боль, острее которой никогда не испытывал. Со временем она стихла и превратилась в обычную ноющую боль в животе. И только в моих снах, где мы с Итаном бегали вместе, мне было легче.
Я – старый пес и знаю, что вскоре опять засну глубоким сном, как бывало со мной уже не раз. Так же, как в моей первой глупой жизни под именем Тоби, когда у меня не было настоящей цели, кроме игр с другими собаками. Так же, как в моей жизни под именем Бейли, когда я впервые встретил своего мальчика, и любовь к нему стала для меня смыслом существования. Так же, как в жизни под именем Элли, когда мне следовало отыскивать и спасать людей. И когда я снова погружусь в глубокий сон в конце этой жизни под именем Малыш, я уверен, что больше не вернусь в мир собакой – нет в этом смысла, ведь я выполнил свое предназначение. Произойдет это сейчас или следующим летом, неважно. Итан… Любить Итана – вот что было моим высшим предназначением, и никто не сделал бы это лучше меня. Я был его хорошим псом.
И все же…
Все же я сидел здесь и наблюдал за ребенком, одним из многих в семье Итана, неуверенно шагающим к краю пристани. Эта девочка недавно научилась ходить и поэтому слегка пошатывалась. На ней были пышные белые штанишки и тоненькая рубашка. Я представил, как прыгаю в воду и вытаскиваю ее на поверхность за эту рубашку.
Мама ребенка, Глория, безмятежно разлеглась в шезлонге с кусочками овощей на глазах. Поначалу она держала поводок, прикрепленный к талии маленькой девочки, но потом он выпал из ее руки и волочился за малышкой, пока та настойчиво продвигалась к краю пристани, все ближе и ближе к воде.
Когда я был щенком, отпущенный поводок всегда давал мне возможность исследовать мир, и реакция маленькой девочки была точно такой же.
Глория приезжала на Ферму редко. Впервые она была здесь зимой, еще при жизни Итана. Тогда, вручив ему малышку, она назвала его «дедушка». После отъезда Глории я много раз слышал, как Итан со своей подругой Ханной говорили о ней, и в их голосах звучала печаль.
Еще они произносили имя Клэрити. Так звали малышку, хотя Глория часто называла ее Клэрити Джун.
Я уверен, Итану понравилось бы, что я присматриваю за Клэрити, с которой постоянно происходили какие-то неприятности. Буквально на днях я сидел и с грустью наблюдал, как малышка подползла к кормушке для птиц и засунула себе в ротик две полные жмени птичьего корма, выпавшего на землю. В мои обязанности входило отгонять от кормушки белок; я совершенно не знал, как вести себя с Клэрити, застав ее за этим занятием. Я понимал, что птичий корм вряд ли предназначен для ребенка. И был прав: когда я наконец решился и несколько раз гавкнул, Глория буквально подскочила с полотенца, на котором лежала пластом, и очень разозлилась.
Я и сейчас посмотрел на Глорию – гавкнуть? Дети часто прыгали в пруд, но они были гораздо старше этой маленькой девочки, малышам же возраста Клэрити разрешалось заходить в воду только со взрослыми. А судя по тому, как настойчиво девочка двигалась к краю пристани, она непременно туда угодит. Я поглядел в сторону дома. Там была Ханна, которая возилась с цветами возле подъездной дорожки – слишком далеко, чтобы успеть подбежать, если Клэрити упадет в пруд. Нет сомнений, Ханне тоже понравилось бы, что я присматриваю за малышкой. Это было мое новое предназначение.
Клэрити подходила все ближе и ближе к краю. Я снова заскулил, уже громче.
– Тихо, – шикнула Глория, не открывая глаз. Я не понял, что она сказала, но голос у нее был определенно недовольный.
Клэрити даже не обернулась. Добравшись до края пристани и не удержавшись там, она плюхнулась в воду. Мои когти полоснули по деревянной пристани, когда я оттолкнулся для прыжка в пруд. Клэрити отчаянно барахталась. Ей удалось немного подняться к поверхности, но голова все еще находилась под водой. Я подплыл в считаные секунды, и мои зубы мягко сомкнулись на ее рубашке. Я вытащил голову малышки на поверхность и стал двигаться в сторону берега.
– Боже! Клэрити! – закричала Глория. Она обежала причал и бросилась к воде как раз в тот момент, когда мои лапы нащупали скользкое дно пруда.
– Плохой пес! – закричала она, выхватив у меня Клэрити. – Ты плохой, очень плохой пес!
Я виновато опустил голову.
– Глория! Что случилось? – подбежала Ханна.
– Ваша собака только что столкнула малышку в пруд. Клэрити могла утонуть! Мне пришлось прыгнуть в воду, чтобы ее спасти, и теперь я вся мокрая!
По их голосам я понял, что обе очень огорчены.
– Малыш? – Ханна вопросительно посмотрела на меня.
Я не смел поднять на нее глаза, только чуть-чуть вильнул хвостом, разбрызгав воду с поверхности пруда. Я не понимал, что именно я сделал не так, но определенно все были расстроены из-за меня. Все, кроме Клэрити. Я рискнул взглянуть на нее, почувствовав, что она хочет вырваться из объятий матери – ее крохотные ручонки тянулись ко мне.
– Маыш, – пролепетала она. Штаны облепили ее ножки, по ним стекала вода. Я опять опустил глаза.
Глория раздраженно выдохнула.
– Ханна, возьмите ребенка. Ей надо поменять подгузник, а я хочу полежать на животе, чтобы загар был одинаковым с обеих сторон.
– Конечно, – ответила Ханна. – Пойдем, Малыш.
Слава богу, инцидент был исчерпан. Я выпрыгнул из воды, виляя хвостом.
– Не брызгай! – Глория поскакала по пристани, прочь от меня. Я услышал предупреждение в ее голосе, однако не был уверен, что понял ее, и хорошенько встряхнулся с головы до кончика хвоста, чтобы высушить шерсть.
– Фу, нет! – завизжала Глория. Затем она сделала мне строгий выговор, грозя пальцем и используя множество слов, значения которых я не понимал. Она еще несколько раз повторила: «Плохой пес», я опустил голову и зажмурился.
– Малыш, пойдем, – сказала Ханна. Ее голос звучал мягко, и я послушно последовал за ней в дом.
– Маыш, – повторяла Клэрити. – Маыш.
Когда мы подошли к крыльцу дома, странный привкус во рту заставил меня остановиться. Он мне знаком: напомнил случай, когда я вытянул из мусорного бака тонкий железный поднос, пропитанный сладкими ароматами, и, начисто вылизав поверхность, решил попробовать его на зуб. Вкус у металла был плохой, поэтому я сплюнул. Сейчас же я никак не мог избавиться от этого привкуса: он прилип к языку и пробрался в нос.
